– Мам! Хочешь честно? Я даже парня не могу с тобой познакомить! Вот до чего дошло! Я всегда тобой гордилась. А сейчас – мне стыдно! Да! Вот знай! Пусть я плохая. Но какая ни есть. Я же все равно твоя дочь. А ты все равно моя мама. Будь мамой! Прошу тебя!
Выслушав Лушу, Тина почувствовала жгучий стыд за себя и ужасную боль за дочь. Оказывается, она в своих страданиях зашла слишком далеко, не замечая, как тяжело стало с ней сосуществовать. Нет, дочь ее не заслужила такого несчастья. На нее действительно свалилось слишком много всего за последнее время.
– Лушенька! Родненькая! Ты права! Во всем права! И – видно, день сегодня такой, – я же все поняла еще до твоего прихода. Посмотри на меня. Разве ты не видишь: я уже другая. Я больше не собираюсь тут валяться. Я жить собираюсь. И у нас есть борщ с котлетами и эклеры. Я у тети Лизы была, она мне промывание мозгов устроила.
– Ох, мам! – воскликнула Луша, посмотрев в конце концов на Тину, – Не может быть! Я не ожидала! Неужели?
Она пораженно вглядывалась в заметно изменившийся облик матери.
– Ты в платье! И подкрасилась! Ну – наконец-то! А я тетю Лизу сегодня утром как раз встретила, сказала ей. Как хорошо, что она тебя вытащила! Глазам не верю.
– Иди за стол скорее! – велела Тина, улыбаясь, – Сегодня Лизиного борща поешь, а завтра я свое сготовлю. И еще в парикмахерскую пойду. Подстригусь. Волосы подкрашу. Я сегодня посмотрела: у меня полно седых волос стало. Не было, не было, а вот – вдруг появились.
– Ма! – велела Лушка, – Не начинай. У многих уже в тридцать седые волосы есть. И ничего. Не оплакивают себя. И ты перестань. Иди, сделай маникюр и все, что только пожелаешь. И будем жить! Да?
– Да! Конечно! Лушенька, прости меня! Я совершенно распустилась. Только о себе думала. А ты, бедненькая моя, так страдала.
– Ладно тебе. Все. Но учти: ты пообещала!
Они болтали, как когда-то давно. Обе отвыкли от той, прежней, обычной жизни, когда можно было говорить обо всем и ни о чем, раскрывать между делом сердечные тайны и смеяться над пустяками. Сейчас, не веря самим себе, они восстанавливали свой прежний уютный мир, казавшийся навсегда утраченным.
Засиделись допоздна. И только укладываясь спать, Тина подумала:
– А ведь Луша сказала, что ей неудобно парня со мной познакомить. Значит, у нее появился парень? Такой, которого хочется познакомить с родителями? Эх, как же много я упустила! Валялась тут без толку, а жизнь шла. Ну и належалась я! На всю оставшуюся жизнь!
Утром она, как и обещала, отправилась приводить себя в порядок. Всю свою сознательную жизнь Тина ходила к одному мастеру. Была в Москве знаменитая парикмахерская «Чародейка». Туда даже по записи попасть было непросто. Когда Тина готовилась к выпускному, мама сумела записать ее к одной из лучших мастериц. Вот с тех самых пор к ней Тина и ходила. «Чародейка» располагалась на Калининском проспекте, занимая два этажа. На первом работали мужские мастера, на втором – дамские. Все там поражало своим шиком: мягкие кожаные диваны и кресла, элегантные журнальные столики, кафетерий, в котором имелся отличный кофе. Как же приятно было ждать своей очереди, листая модные журналы, попивая кофеек, зная, что тебе предстоит выйти от своего мастера преображенной, довольной, влюбленной в собственное отражение!