И еще одна, задняя:
«Странно! Он положил деньги в кобуру? Но почему он держит ее как револьвер?»
Раздался как бы щелчок бича, и он ощутил удар кулаком прямо в грудь.
«Но, — подумал он, — это и есть револьвер!»
Он хотел было сказать: «Вы выстрелили!» — но губы не повиновались ему. Он смотрел на того, другого, который в свою очередь смотрел на него и, казалось, вырастал, вырастал…
Но, как выяснилось, то не другой вырастал, то он сам падал. Он ощутил щекой гравий аллеи и увидел себя сидящим в уборной. Ему пять лет. На голове у него — ярко-синяя фуражка яхтсмена с галуном и якорем спереди. Ручка двери повернулась, дверь приоткрылась. «Нет! — безмолвно прокричал он. — Не входите!» Он хотел было подняться, закрыть дверь, но его словно прибили гвоздями. Дверь открылась, и внутрь, улыбаясь, заглянула белокурая девчонка…
19 часов 30 минут
Летуар, понаблюдав за тем, как утихли последние конвульсии Упыря, пробормотал:
— Ради старой матушки! Он и впрямь принимал меня за идиота!
Он наклонился, удостоверился, что Упырь перешел — сообразно своим убеждениям — то ли в небытие, то ли в вечную жизнь, и вложил ему в правую руку пистолет. В здешнем бренном мире у каждого найдется более или менее веская причина покончить с собой. Полиция на то и полиция, чтобы отыскать таковую и в этот раз. Прием, что и говорить, не новый, зато испытанный.
Летуар испуганно выпрямился: ему послышались шаги. Бросив прощальный взгляд на Упыря, являвшего собою весьма правдоподобного самоубийцу, он ретировался. Только перейти Йенский мост, и он будет на Марсовом поле как раз в условленное время встречи с Консультанткой.
19 часов 35 минут
Наверняка то был выхлоп. Но выхлоп чего в самом сердце сада Трокадеро? Да чего угодно: в наше время выхлопы повсюду. Выхлоп — это, пожалуй, символ городской цивилизации и общества потребления. Современный человек сам есть не что иное, как акселератор плюс выхлоп.
Решив таким образом для себя этот вопрос, Франсуаза продолжала свой путь по аллее, снедаемая все тем же неотвязным наваждением, что грызло ее с последнего телефонного разговора с Гнусом: фотографии.
Это вынуждало ее вновь и вновь погружаться в то самое прошлое, что ей стоило таких трудов забыть. Но как бы она ни перебирала в памяти то, что называлось тогда «изысканными вечеринками», во время коих на необъятном круглом диване, покрытом шкурами, она со всем невинным пылом своих семнадцати лет участвовала в том, что называлось тогда «групповыми маневрами», ей не припоминалось, чтобы кто-нибудь когда-нибудь фотографировал. Руководившие маневрами зрелые мужи, не терявшие голову в кипении страстей, этого бы не допустили: все они занимали чересчур видное положение, чтобы сниматься в чересчур завидных положениях.