Итак, наиболее памятными событиями царствования «тишайшего» Алексея были разорительное и кровавое присоединение левобережной Украины, тяжелые войны со всеми соседями, раскол русской церкви и восстания измученного народа.
Однако самое главное в жизни страны, как всегда, происходило не на поверхности, а на глубинном уровне. Там разворачивались масштабные социальные, экономические и культурные процессы, готовились перевороты национального сознания – одним словом, вершились те постепенные метаморфозы, которые в конечном итоге и определяют судьбу государства: его состоятельность или несостоятельность, продолжительность его жизни, его историческое место и значение.
Как уже говорилось, главным отличием «третьего» государства от предшествующей и последующей конструкций был временный отход от тотального единовластия. Эта новация, окончательно оформившаяся при Алексее Михайловиче, не была закреплена законодательно, а возникла «явочным порядком»: сначала как объективное следствие Смуты, приведшей к ослаблению царской власти и некоторому потускнению ее священного нимба, а затем по причине субъективной – из-за слабохарактерности первых Романовых.
В семнадцатом веке русский царь хоть по-прежнему назывался самодержцем, но «держал» власть не вполне «сам». Он опирался на сильных временщиков, действовал с оглядкой на Боярскую думу, а в самых важных случаях считал необходимым заручиться поддержкой Земского собора.
Однако, несколько ослабев в самом верхнем своем эшелоне, «ордынская» модель в основных признаках все же не изменилась. Россия осталась жестко централизованной «казенной» державой, в которой все подданные считались слугами государства и были обязаны беспрекословно исполнять любые распоряжения вышестоящего начальства, чья воля и чей произвол не ограничивались законом. Точнее всего эту ситуацию определил внимательный наблюдатель Олеарий: «Если иметь в виду, что общее отличие закономерного правления от тиранического заключается в том, что в первом из них соблюдается благополучие подданных, а во втором личная выгода государя, то русское управление должно считаться находящимся в близком родстве с тираническим».
Первые Романовы могли добровольно или по необходимости ограничивать свою самодержавность, но в стране тем не менее существовала строгая вертикальная иерархия, при которой всё придумывалось и решалось только в столице. Эта система была неповоротлива и медлительна, источена злоупотреблениями, изобиловала разнообразными дефектами – и все же она работала, не раз доказывая свою прочность. Соловьев пишет: «…Иностранцы удивлялись, как могло Московское государство так скоро оправляться после поражений, подобных конотопскому, чудновскому? Дело объяснялось сосредоточенностью власти, единством, правильностию, непрерывностию в распоряжениях. Медлили, уклонялись от исполнения, не умели что-нибудь исполнить; но жалоба на эту медленность, уклонение и неуменье шла в Москву, и отсюда повторялся указ великого государя