— Правда.
— Тогда билеты закажу я, — заметно обрадовалась она. — И отцу позвоню, чтобы не искал нас.
— А может, не стоит ему звонить? — усмехнулся он. — Пусть поищет, понервничает.
— Женя, — укоризненно сказала мать. — У него важные переговоры.
Он хотел схохмить: «А у отца не важные бывают?» Вовремя сообразил, что начнёт спорить — сам обозлится и матери вечер испортит. А он сегодня — свободный. Во многих смыслах. И хочется отпраздновать. Поэтому сжал кулак и спокойно сказал:
— Замнём для ясности. Собирайся. Я сейчас буду.
И с этого мгновения время полетело. Но полетело так, что он с насмешкой над собой думал о себе, как о благотворителе. Это и приятно, и немного глупо…
Но вводить в просторное театральное фойе, празднично сияющее вечерними люстрами, красивую женщину, одетую стильно и аристократично, — это ему всегда нравилось. Тем более женщину, которая сейчас считает тебя своим спасителем от одиночества и которая гордится, что ты её сын. Ему нравилось, что мать часто дышит от волнения, что её пальцы на его руке то и дело сжимаются, когда она радостно оглядывает и само фойе, и будущих зрителей, приглядываясь, нет ли знакомых и уже машинально вслушиваясь в звуки, доносящиеся из зрительного зала.
… А ещё он рад, что она рядом — его мать, которая всё знает и всё чувствует.
Сначала он резко поднял руку к нагрудному карману — и стиснул губы, вспомнив, что очки остались дома. На его короткий вдох сквозь зубы мать испуганно взглянула в его глаза, но он успел справиться с собственным раздражением и болью в скрюченных пальцах, которые пытались ухватить воображаемый карандаш.
— Опять? — с ужасом прошептала она, знавшая о его проблеме.
— Нет, всё хорошо. Показалось. — Только улыбнувшись, удалось успокоить её.
Как будто в этом фойе собрались только упыри, и он идёт, опустив глаза, с трудом заставляя себя не вздрагивать. И только рад, что мать без паники ведёт его, зная, что с ним произошло, и дожидаясь, когда приступ автописьма пройдёт…
Когда муть перед глазами рассеялась, а пальцы расслабились, он заметил знакомое лицо.
У ближайшей к ним колонны под руку с двумя кавалерами стояла Ирина. Один из них — тот самый «змей», пышущий энергией. И сейчас он был явно недоволен, что с другой стороны девушка держалась ещё и за руку второго — невысокого темноволосого крепыша, который смотрел на всех насупленно, поблёскивая небольшими тёмными глазами из-под сдвинутых бровей.
Все трое помалкивали, будто выжидая кого-то ещё или успев перессориться. Даже друг на друга не смотрели.
Ирина не выглядела счастливой с двумя кавалерами. Больше смирившейся, как будто собиралась идти в театр одна, а тут — вдруг навязались, — и Женя чутьём чуял: будь возможность, она бы немедленно сбежала от обоих. И внезапно он усмехнулся. Как же он сразу понял, что это Ирина? Девушка была в длинном чёрном платье из лёгкой ткани, неожиданно сильно декольтированном. Волосы собрала странными пучками в единое нечто, что выглядело довольно привлекательным. Длинные серьги, тонкий браслет на кисти, цепочка на шее… Хм. Это ей он вынес вердикт — простушка?