— Не исключено. Тем не менее, вам надобно поехать к ней и поговорить.
— Нет, нет и нет! Я решительно не могу этого сделать.
— Это ваш долг. Иначе, она может погибнуть.
— Я полностью отдаюсь в руки Всевышнего. Будь что будет.
— Вы совершаете непростительную ошибку. Неужели вам непонятно, что может быть совершено ещё одно смертоубийство? Вам мало смерти Сырокамского? Бес настолько хорошо вас знает, что практически безошибочно выстраивает будущую ситуацию, соотносясь с вашим образом жизни. К тому же, он установил слежку за виллой, раз о моём приезде, как следует из последней главы, он неплохо осведомлён.
— Хорошо. Я нанесу ей визит, но не сегодня. Для начала постараюсь наладить отношения с женой. У меня на сердце шакалы воют. Пойду к Наденьке, поговорю. Вы остаётесь?
— Да, посижу, поразмышляю.
Толстяков поднялся, бросил папиросу, и, тяжело ступая, будто на ватных ногах, пошёл вверх по аллее, к дому.
Первое июльское утро началось так, будто прошлым днём ничего не произошло.
Горничная внесла на террасу самовар. Стаховы, Ардашевы и Толстяковы пили чай, говорили о всяких милых пустячках, стараясь никоим образом не затрагивать вчерашний скандал. Клим Пантелеевич, сидящий с краю со стороны входа, в разговоре почти не участвовал, только изредка кивал, соглашаясь с мнениями присутствующих, витая в своих эмпиреях.
Вероника Альбертовна объявила, что их отъезд откладывается, и они ещё поживут здесь несколько дней. Судя по лицу Толстякова, эта, уже известная ему новость, легла на душу, как масло на хлеб. А вот Пантелеймон Алексеевич лишь ухмыльнулся, но промолчал. Один раз он попытался начать рассказывать анекдот про неверную жену, но Елена Никаноровна вовремя его осекла.
— А что, не выпить ли кофе с коньяком? — предложил Толстяков.
— Не рано ли? — фыркнул шурин. — Я понимаю, в обед, но с утра? Не ровен час, сопьётесь, господа.
Не успел он докончить фразу, как на аллее показалась долговязая фигура человека, быстро шедшего к террасе. Это был Бобрышев.
— Ого! — съехидничал податной инспектор. — Сейчас будет весело!
— Господи! — прошептала Вероника Альбертовна. — Спаси и сохрани!
Подойдя к перилам, Лесной кондуктор резко выхватил из-за пояса револьвер, взвёл курок, навёл ствол на Толстякова и крикнул:
— Умри!
В этот момент присяжный поверенный, не вставая со стула, схватил руку стреляющего чуть ниже локтя и дёрнул вниз. Раздался выстрел. Горничная взвизгнула и уронила поднос. Пуля угодила в пол. Продолжая тянуть руку Бобрышева, Ардашев резко выставил правую ногу, и незадачливый стрелок грохнулся вниз лицом. Клим Пантелеевич вывернул запястье и забрал наган. Упершись в спину нападавшего коленом, он спросил: