— Пушкин! — решила блеснуть эрудицией Ирина Аркадьевна.
— Не-а. Лермонтов, — опроверг её сын.
— Темнота… Даже две темноты… Некрасов. Да Максимка? — уточнил у внука, которого принесла в гостиную Дарья Михайловна.
Но восьмимесячный младенец крепко спал и на вопрос деда не отреагировал.
— Староста из деревни ничего не пишет. В доме Марфа всем заправляет, но сообщить — что и как, тоже не способна. Веригин такого насочинял вместе с Ефимом и Трезором, что даже Некрасов не поймёт, но лишнее ружьё не помешает. Приедем — разберёмся. Так… Власыча с Пахомычем здесь оставим. Ванятку с Дарьей Михайловной и супружницей моей — заберём. Антипа с поваром тоже… А вот мадам Камилла с Аполлоном здесь пусть за порядком наблюдают. Ну и Архипа Александровича со швейцаром Прокопычем тоже в Питере оставим. А то приедут молодые через три недели из вояжа, кто их обихаживать станет?
— Занимайтесь ружьями, мон шер, а тут уж сама как–нибудь решение приму… Помолчите, — закрыла рот хотевшему что–то сказать супругу. — Ступайте лучше в кабинет, и разберите — что брать, а что оставить, — осчастливила мужа. — Господину Шустову — горячий привет, — улыбнувшись, крикнула в след.
— Обязательно передам, — обернулся супруг. — Вот уж по ресторанам без Герасима Васильевича погуляют, — позавидовал молодым.
Рубановы и целая кавалькада попутчиков и провожающих с чемоданами, баулами и корзинами, длинной цепочкой растянулась по перрону.
Сразу за Максимом Акимовичем, облачённый в светлый парусиновый костюм и соломенную шляпу, неся в каждой руке по огромному чемодану, мерно шагал Иван.
За ним, в недавно пошитом, тёмном, в серую полосочку однобортном жакете с закруглёнными фалдами и такими же брюками, с небольшим баулом в одной руке и каким–то картонным пакетом в другой, семенил Аполлон.
— На штиблеты не наступай, — буркнул бредущему позади Антипу с баулами в руках.
— А ты вперёд наддай, — поставил баулы и расстегнул верхнюю пуговицу на пиджаке.
«Ишь ты подишь ты! Жентельменом заделался, — глянув на бывшего денщика, расстроился Аполлон. — Костюм тройку справил, и галстук на шею нацепил, унтерюга. Да ещё на штиблет норовит нарочно наступить. Каким был бескультурным солдафоном, таким и остался. Хоть весь галстуками обвешайся. А ещё ведь швейцар Прокопыч балакал, и Власыч с Пахомычем подтвердили, трость с серебряным набалдашником в виде приклада винтовки, купил», — позавидовал Аполлон.
Зависть его разрослась просто до умопомрачительных размеров, когда занёс в вагон первого класса вещи и уразумел, что этот бездельник и лодырь или колоброд и мухоблуд по Марфиным выражениям, поедет в этом вагоне.