«И Ванятка–геркулес тоже, — чуть не застонал, словно от зубной скорби, Аполлон. — А меня в паршивом третьем классе в Москву возили… Нет, точно надо в эти, как их, карбонарии записываться».
Разместив маман с Дарьей Михайловной и мелюзгой в одном купе, а Ванятку с Антипом и отца — в соседнем, Аким с Ольгой вышли на перрон и стали махать отъезжающему поезду.
— Ну, ты чего разревелась? — нежно вытер молодой жене слёзы носовым платком. — Рыдать и рвать волосы допустимо, лишь провожая любимого мужа на войну, — глянул на облезлого Белого генерала: «Его превосходительство хоть шоколад не ест, а папиросы курит». — Это я гипотетически про войну сказал, — отвлёкся от рекламного генерала Скобелева.
И вновь ландо с сонным Ефимом и метафизическая колея дороги, и шаткий мостик, и рубановская церковь, и РОДИНА…
«Снова я здесь, — задохнулся от счастья Максим Акимович, любуясь далёким лесом и наслаждаясь свежестью воздуха, прозрачным ласковым небом, и пузырьками светлой росы на зелёной траве. И утренняя песнь жаворонка, и восходящее солнце, — сняв фуражку, перекрестился на всю эту красоту.
— Мон шер, ты как язычник всё равно, — не оценила душевный жест уставшая супруга.
— Вот, Максимка, — не слушая жену, обвёл рукой необозримое пространство старший Рубанов. — Запоминай. Твоя РОДИНА… Меня не будет, а это всё останется… Поглядишь окрест и деда вспомнишь, — смахнул ладонью слёзы и закряхтел, усаживаясь и любуясь Рубановкой.
У двухэтажного дома старосты стояла телега с поднятыми вверх оглоблями. Самого старосты не наблюдалось.
«Во сиволапый, брюхо разъел и барина лень встретить. Телеграмму–то получил, надеюсь».
— А оне туточки теперя не проживают, — стряхнул с головы какой–то стебелёк Ефим. — Оне ноне — важный персон, — мечтательно поласкал взглядом недалёкий кабак. — А это Митька — работник Матвеича, всё никак в поле выехать не соберётся.
— Волостной писарь для них и есть — барин, — укачивала на руках проснувшегося ребёнка Ирина Аркадьевна. — Сейчас на крыльце увидишь своего рыжего оборотня.
Но, миновав арку, корявую акацию и памятник конногвардейцу, на крыльце увидели лишь рыжего Трезора.
— Думаешь, в него превратился? — несколько раздосадованный холодным приёмом, произнёс Максим Акимович, выбираясь из ландо.
И, как в предыдущий приезд, на секунду замер от удивления, увидев выбежавшего на крыльцо мальчишку.
— Ба-а! Вот чудеса, — отряхнула длинное дорожное пальто Ирина Аркадьевна и поправила вуаль на соломенной шляпе, приняв затем ребёнка от Дарьи Михайловны. — Словно на двадцать лет назад вернулись, и нас Аким встречает, — увидела, как следом за мальчишкой из дома выбрался весь местный «бомонд» во главе с кухаркой Марфой.