— И бросился бежать в другую сторону, — подал голос Рачковский, устав слушать уже известные ему события. — Народ стал труслив и живёт по принципу: своя рубаха ближе к телу.
— Давайте ближе к делу, — прервал его Трепов.
— Мерзавка бросилась бежать. Народ с воплями тоже пустился наутёк в разные стороны, хотя прозвенел первый звонок и к вокзалу подошёл поезд.
— А вы бы, сударь, презрев опасность в виде револьвера с двумя оставшимися патронами, перекрестясь троекратно, ринулись бы её задерживать, — отчего–то разозлился Герасимов, вызвав неожиданной своей тирадой улыбку на лице Трепова.
— Петру Ивановичу это теперь не обязательно, — смахнул улыбку Дмитрий Фёдорович. — Государь планирует его увольнение в сентябре, назначив виновным за покушение, — вылил ушат воды с ледяными крошками на голову вице–директора Департамента полиции. — И на мои возражения не реагирует. Того же мнения и Столыпин.
— Коз–зёл! — довольно рявкнул полковник. — Отпущения.
— Или банальный стрелочник, — поддержал его мысль Трепов. — Всё–таки дело происходило на станции, а не в поле.
— Первой пришла в себя Екатерина Сергеевна, — продолжил доклад Герасимов, так как вице–директор по политической части в эту минуту лишился языка. — Догнала преступницу, схватила за руку и рванула на себя. «Не смейте меня так дёргать, — закричала преступница. — У меня в кармане бомба». Не слушая её, княжна Волконская ударила женщину ладонью по лицу… И та сразу сникла, обмякла и заплакала. Подбежавший ротмистр Скалон и жандарм Свиридов отобрали у неё револьвер и задержали. Учительница оказалась эсеркой Зинаидой Коноплянниковой.
— Господа. Что удивительно, у этой, пардон, стервы нашлись покровители и жалельщики среди «прогрессивной общественности», — иронично хмыкнул Трепов. — И даже обратились к императору с просьбой помиловать её на основании того, что, как–никак женщина — и тюрьма может нанести её нежной романтической душе тяжёлые моральные травмы. Чтоб не отправить сгоряча заступников преступницы в соседнюю камеру, государь с семьёй направились отдохнуть на яхте «Штандарт» в шхеры. Тем временем Санкт—Петербургский военно–окружной суд под председательством барона Остен—Сакена приговорил убийцу к смертной казни через повешение.
— Это чтоб в тюрьме долго не страдала, — подал голос немного пришедший в себя Рачковский. — И за мою потерянную должность: «… которой император меня лишил и «зашхерился», — свободолюбиво подумал он. — Всё–таки работа в полиции накладывает на офицеров большую кучу цинизма, — стал анализировать ситуацию. — Пусть лицемерно, пособолезновали бы мне и поддержали, если не материально, то хоть на словах… Жандармы! Кругом фарисейство, криводушие и фальшь, — осудил окружающих Рачковский. — Любой бы образованный человек на моём месте добавил: «Следует менять прогнивший царский режим».