– А ты разве меня не любишь?
– Люблю, – сказала она. – Всей душой. Теперь они шли по ветру. Оба устали.
– Как ты думаешь…
– А я совсем не думаю, – сказала девушка.
– А ты попробуй подумать.
– Хорошо.
– Выпей вина.
– С удовольствием. Оно очень вкусное. Вино было вкусное. Лед в ведерке еще не растаял, вино было холодное и прозрачное.
– Можно мне остаться в «Гритти»?
– Нет.
– Почему?
– Нехорошо. Из-за них. И из-за тебя. На меня-то наплевать.
– Значит, мне идти домой?
– Да, – сказал полковник. – По логике вещей получается, что да.
– Разве можно так говорить, когда нам грустно? Ну неужели нельзя ничего придумать?
– Нет. Я провожу тебя домой, ты хорошенько выспишься, а завтра мы с тобой встретимся, где и когда ты захочешь.
– Можно позвонить тебе в «Гритти»?
– Конечно. Я не буду спать, когда бы ты ни позвонила. Ты позвонишь, как только проснешься?
– Да. Но почему ты всегда встаешь так рано?
– Профессиональная привычка.
– Ах, как бы я хотела, чтобы у тебя была другая профессия, и чтобы ты не умирал!
– Я тоже. Но я бросаю свою профессию.
– Ну да, – сказала она сонно, с довольной улыбкой. – И тогда мы поедем в Рим и закажем тебе костюм.
– И будем жить счастливо до самой смерти.
– Пожалуйста, не надо, – сказала она. – Ну пожалуйста, пожалуйста, не надо! Ты же знаешь, что я приняла решение не плакать.
– А все равно плачешь! Какого же черта было принимать это решение?
– Проводи меня, пожалуйста, домой.
– Я и сам собирался это сделать, – сказал полковник.
– Нет, сначала докажи, что ты добрый.
– Сейчас, – сказал полковник.
После того, как они, или, вернее, полковник, расплатились с гондольером, – этот коренастый, крепкий, надежный и знающий свое место гондольер делал вид, будто ничего не замечает, а на самом деле все замечал, – они вышли на Пьяцетту и пересекли огромную, холодную площадь, где гулял ветер, а древние камни под ногами казались такими твердыми. Грустные, но счастливые, они шли, тесно прижавшись друг к другу.
– Вот место, где немец стрелял в голубей, – сказала девушка.
– Мы его, наверно, убили, – сказал полковник. – Или его брата. А может, повесили. Почем я знаю? Я ведь не сыщик.
– А ты меня еще любишь на этих старых, изъеденных морем, холодных камнях?
– Да. Если б я мог, я расстелил бы здесь мое солдатское одеяло и это доказал.
– Тогда ты был бы еще большим варваром, чем тот стрелок по голубям.
– А я и так варвар, – сказал полковник.
– Не всегда.
– Спасибо и за это.
– Тут нам надо свернуть.
– Кажется, я уже запомнил. Когда они наконец снесут проклятый кинотеатр и построят здесь настоящий собор? На этом настаивает даже рядовой первого взвода Джексон.