Он неестественно засмеялся. Пугаясь ее молчания, оборвал смех.
— Ведь не могла же? Я генералу твердо сказал: она меня дождаться обещала. И раз не дождалась, значит, увезли силой.
— А теперь боишься, — Маша знакомо, как когда-то, наморщила носик.
— Давно отбоялся! — выкрикнул Арташов. Сбился. — А вот за тебя да, — боюсь! С того времени, как в освобожденном Льгове не нашел. Жива ли, мертва? Хоть и гнал плохие мысли, но всё сходилось, что погибла. И вдруг чудом нашлась. Потому должен знать, каким образом здесь оказалась! Это тебе понятно?
— Конечно же, должен, Женечка, — на Машином лице появилось подобие слабой улыбки. Искательно провела пальчиками по мужской руке, как делала когда-то, заглаживая вину. Ощутила его отстраненность. Горько сдвинула брови.
— Я добровольно уехала, — рубанула она. Прикусила губу, — таким чужим он сделался.
— Точнее, добровольно-принудительно. Из-за неустановленных чудаков, что немецкого полковника убили.
— Так это из-за меня?! — вскинулся Арташов.
— Всё в те дни совпало, будто специально. Начальником полиции служил такой Васёв. Наш бывший офицер. Попал в окружение и при первой возможности сдался. Выслужиться стремился. И ради этого ничем не гнушался. Страшный человек. А для меня особенно страшный. На другой день после того как… вы ушли, взяли, как водится, заложников, — убийство-то на партизан списали. У меня был пропуск в тюремную канцелярию. Пришла во внеурочное время. А окно канцелярии во внутренний двор выходило. Их как раз расстреливали.
Ее передернуло. Арташов успокаивающе положил руку на плечо, но, погруженная в тяжелые воспоминания, она этого, кажется, не заметила.
— Среди расстрельной команды был Васёв. Так вот я видела, как он по ним стрелял. Весело так. Заставлял бегать и — на пари, как по воробьям. И он меня в окно увидел. Посерел. Я сразу в его глазах свой приговор прочитала. Кому ж свидетели собственных зверств нужны? Тем более, когда в войне перелом. Тем же вечером одна из девчонок мне шепнула: мол, слушок пошел, будто кто-то из старух в Руслом видел, что после отъезда эсэсовцев из моего дома выбрались советские солдаты. Будь наши ближе, ей-богу, сама бы через линию фронта на удачу побежала, а так ясно же, что как только дойдет до Васёва, мне конец. На другой день в Германию отправляли на работы. Выхода не оставалось. По счастью, неразбериха творилась. Договорилась с девчонками, подчистили документы — и всё! Я им за это платья свои раздала.
Маша, сбивая подступающую истерику, зло расхохоталась:
— Это ж кому сказать! Дать взятку, чтоб тебя угнали в Германию! Какова веселуха?