Сини весансини усмананглаф.
Знаменитые таинственные слова, которые являются средством от сглазу и всяких иных напастей. В общем, было сделано все, что следовало.
Роженица лежала и дивилась в душе на этих женщин: «Да вознаградит их Бог! Чем заслужила я такое? Какими такими добрыми делами?..»
А когда мужчины управились со своей работой, они завели разговор о том, чтобы справить обрезание.
Столяр Генех, хотя он не богач и в собственных сыновьях у него нет недостатка, тем не менее заявил, что, поскольку торжество происходит у него в доме, он хочет выполнить святой долг и взять этот брис на себя. Тогда все остальные сочли себя оскорбленными.
— Почему ему одному должна достаться честь выполнить святой долг? Он лучше всех нас, что ли? Этот брис — наш общий брис!
Когда дошло до распределения почетных обязанностей в совершении обряда, произошла небольшая заминка.
Столяр Генех полагал, что, поскольку он хозяин, его, вероятно, удостоят обязанности сандика[3], но он постыдно ошибся. Обязанность сандика, сказали все, причитается меламеду реб Хаиму-Хоне из того соображения, что меламед реб Хаим-Хоне — человек, который, понимаете ли, поднаторел в Талмуде. Тут столяру Генеху уже ничего не оставалось, как со всеми сообща впрячься, так сказать, в телегу и заявить, что он и сам иначе не думал…
Суть да дело, его самого удостоили укладывать ребенка на кресло Ильи-пророка[4].
Заживить ранку после бриса пришлось поручить мужу Куролапы, потому что муж Асны Куролапы — человек злобный. Он может устроить скандал!
Словом, с распределением почетных обязанностей кое-как уладили.
Осталась только одна забота, самая приятная: где раздобыть хмельного?
— Хмельного? — откликнулась бабка Соре-Рохл. — Пусть у вас вовеки не будет забот более тяжких, чем эта!
И Соре-Рохл, накинув на себя свой кошачий бурнус, отправилась к своему зятю виноделу Юдлу, изготовляющему сладкие вина, и привела его на брис с двумя бутылями красной водки, которую называют «крамбамбули». Сразу все ожили, повеселели, и полетели здравицы.
— Лехаим! — проговорил сандик меламед реб Хаим-Хоне, человек с черным лоснящимся платком на шее и выщипанной с одной стороны бородой. — Лехаим! Пусть нам, с Божьей помощью, приведется пить на его совершеннолетии.
— Лехаим! — сказал представитель Ильи-пророка столяр Генех. — Лехаим! Дай нам Бог дожить и пить на его свадьбе!
А «заживитель» муж Асны Куролапы, отставной николаевский солдат с толстыми черными губами, опрокинул одну за другой подряд три рюмки и пошел в своих пожеланиях еще дальше:
— Лехаим! Дай нам Бог дожить и пить на брисах, на совершеннолетиях и на свадьбах у него, и у его детей, и у его внуков, и у его прапраправнуков!