— Желаете горячий десерт? Если да, то нужно заказать сейчас, — предложил официант, ставя передо мной следующее блюдо.
— Я возьму только кофе, спасибо.
Персонал улыбался мне, как улыбаются тяжелораненым. Мой случай, видимо, казался безнадежным. Я позвонила в справочную и попросила номер острова в десятый раз. «Да, у нас есть Вейсс, имя Люк, в четвертом округе, Париж, Франция, но он в красном списке», — сказала мне некая Аксель Дюран, из Франс Телеком. Это была не новость.
Потом я попросила счет. «1 паштет: 120 франков. 1 устрица: 80 франков. Бар: 45 франков. Вода: 20 франков. Вино: 95 франков. Кофе: 20 франков. Всего: 380 франков (одна персона, стол № 10)». Я перечитала цифры, не понимая. Опять деньги на ветер.
Хозяин открыл дверь, стараясь не смотреть на меня. Может быть, это был не конец света, но и вывешивать праздничные флаги тоже не было повода.
Если бы я позвонила тебе, выходя из ресторана, ты бы здорово посмеялся, Франк? Ты упрекнул бы меня за дешевую сентиментальность. «Священная или мирская, задница остается задницей», — сказал бы ты, чтобы меня утешить. Я всегда ценила ясность твоего ума. Мужчина трахается, точка. Женщина дает себя трахать из сентиментальности. Любви не существует, мы возбуждаемся, весь романс — это поток гормонов, семенная жидкость, добавил бы ты. Вечная схватка! Герцог де Немур и Элиза, Жуандо против Солаль! Тристан и Мальдорор! Невозможная конфронтация! Немыслимый диалог! Если бы давеча ты видел меня на улице Ассас, ты бы начал издеваться надо мной. Есть земля, дела, рак, нищета, войны. Доводить себя до такого состояния из-за какого-то кролика! Более того, кролика в «Простуженной кошке». Лихорадочность связи животных тебя бы очаровала! Империя чувств, заметил бы ты мне, — это бесконечность для пуделей. Менеджер свысока смотрит на эти вещи. Философы, университетские историки и социологи — тоже. Аффекты запятнаны глупостью. «Какой у вас эмоциональный коэффициент?» — говорят высокие умы.
Однако Люк Вейсс живет показной жизнью, думая обо мне так же, как и я думаю о нем. Он не говорит об этом ни с кем, кроме Бога, и сходит с ума. Любовь, сексуальность, тело, разум, — назови нашу одержимость, как хочешь: Фритц Цорн был прав, у тебя есть выбор. Ты говорил, что тебе не повезло с любовью, но повезло с остальным. Ну, так вот, я могу сказать тебе теперь, остальное — липа.
А Люк Вейсс? — скажешь ты мне. Я оставила ему три сообщения. Если он не звонит, значит, у него есть на то причины. Я ему доверяю. Я уверена в нас. Теперь, Франк, мы квиты. Когда я буду действительно старухой, я перечитаю «Князя Мира». Я буду знать, что речь идет не о мечте, не о фантазии, а о реальности. Все, что пишут, происходит. Еще немного, и я бы умерла. Хорошая мысль была насчет дневника. Писать — значит углубляться во внутренний лес, с его водопадами, полянами, нормандской рощицей, — есть чем защититься. Вначале я прорубала дорогу с мачете в руке, движимая желанием убить.