— Мам, ты меня слушаешь?
Антуан сел рядом и открыл папку. Сколько ему сейчас лет? Двадцать четыре, двадцать пять? Он, конечно же, самый молодой судья во Франции. Сын переворачивал страницы в папке, рассматривал фотографии. Я увидела лицо его отца, которого бросила без какой-либо веской причины или скорее по той дурацкой причине, что больше не любила. Дальше шли бывшие любовники, Теобальд, Тристаны. Кофе в чашках остывал.
— Я зачислен в штат. Дворец Правосудия, дом 1, улица Лютеции, — серьезно сообщил мне Антуан.
— Поздравляю, — пробормотала я.
Я была горда, что этот судья — мой ребенок, хотя его вид и одежда для столь раннего часа показались мне мрачными. Мне трудно было изображать огромную радость, ведь я не так давно побывала в лапах смерти. Если Антуан хотел продемонстрировать, что стал мужчиной и имеет профессию, для которой создан, то это был триумф и провал. Я плохо соображаю по утрам.
— Я веду сложный процесс, — пробормотал херувим.
Я пишу «херувим», но в мрачном одеянии, парике и горностаевом воротнике милый ребенок почти пугал.
— Если так, то торопись, у тебя, наверное, куча дел, — сказала я, силясь улыбнуться.
Я положила руку на его ладонь, но его ладонь была холодна.
— И о чем же твой первый процесс, милый? — вкрадчиво начала я, глядя на восходящее солнце.
Ответ я знала заранее.
— О тебе, — ответил сын и тут же спохватился, — я шучу.
Но мы оба знали, что он не шутит. Он закрыл папку и медленно удалился.
— Кроме шуток, мам, ты создаешь вакуум вокруг себя, — раздавался его голос из ванной комнаты, там он переодевался.
Вышел оттуда в обычной одежде, с бледным осунувшимся лицом. На нем была черная куртка из «Патагонии» и вельветовые бежевые брюки. Кошки прыгнули на стол.
— Я знаю, что с тобой произошло. Теобальд мне все рассказал. Это ужасно.
Антуан — брюнет, ни толстый, ни тонкий, похожий на всех, кого можно встретить на улицах города. У него черные глаза. Белизна его рук кажется сияющей.
— Пойду к отцу, — сказал он.
— Позвонил бы Тристанам.
— И не подумаю.
Антуан холодно взглянул на меня. Чем я его обидела, ведь я его так люблю?
— Представь себе, после того как я заболела раком, я полюбила церкви. Там можно побыть одной, мне там хорошо.
— Что?
Я опустила взгляд и отметила, что мой сын носит «текники» Вейсса.
* * *
— Не забудьте указать день и время, — напомнила Элка.
Чтобы пациентам Поль-Брусса возмещали расходы на транспорт, надо было предоставлять счет за такси. Она захлопнула дверь машины, сунула листок в карман и вошла в здание. Больные всех возрастов и национальностей толпились с направлениями у регистратуры. Подавляя страх, они улыбались друг другу. Никто не хитрил, никто не занимал чужого места. Больные раком играют честно.