— А вы врач? — слабенько пискнула Малькова с потаённой надеждой.
— Нет, к сожалению, не врач. Я — юрист. Кроме того, изучала психологию. И знаю, что стрессы, сильные волнения часто приводят к болезни.
— Я знаю, что умру скоро, — упорно твердила своё Малькова. — И боюсь умирать. Раньше не боялась, после того, как Валентин Васильевич скончался. А теперь вот вся трясусь со страху. Дочкам не говорила, чтобы не тревожить… Ад, преисподняя всё время снятся. Такие, о которых в церкви говорят. Я хотела к исповеди идти, но сил совсем нету. А я ведь жизнь прожила честную.
Малькова несколько минут отдыхала, прикрыв глаза. Потом опять подняла синеватые, как снятое молоко, веки. Солнечный луч блеснул в камешке её серьги — кажется, это был александрит. И я подумала, что серьги здесь неуместны. Лиле надо будет сказать, чтобы сняла их. Удивительно, как драгоценность до сих пор не украли соседки или персонал. Наверное, здесь всё-таки живут не такие порочные люди, как в столицах, и моё замечание будет выглядеть нелепо.
— Я родителей всю жизнь их почитала. На тяжёлой работе трудилась, надорвала здоровье. Мужу угождала, детей растила. Внучка моя с пути сбилась, но ведь не такой это грех… Не мой грех. Заговорила я вас, — спохватилась Малькова. — А вы-то у меня что спросить хотели?
— Обязательно спрошу, но сначала хочу послушать вас. Говорите всё, что хотите, если вам от этого делается легче. Может быть, я смогу объяснить, разгадать ваш сон…
— Да?.. — Старушка даже приподнялась на подушке, но тут же упала назад. — Мне многие пророчили, что в рай попаду после смерти. И я верила в это. Наверное, гордыня меня замучила. Сама не поем досыта, а птичек, собачек бездомных накормлю. В церковь часто ходила, особенно после того, как Валя умер. Он же у меня партийный был, всё ругался. Говорил, что я дура старая, запретил квартиру освящать. А я за него свечки каждую неделю ставила, заказывала службы. Нищим всегда подавала, калекам. Денег-то мало было, а я находила. Ах, да — Кристинка! За что наказание такое?! — Малькова зарыдала в голос.
Соседки, заслышав всхлипы, тоже начали подползать поближе. А мне ужасно захотелось схватить стоящую в углу палаты швабру с намотанной на неё тряпкой и огреть каждую бабу по хребтине. К сожалению, вместе с Мальковой в коридор было не выйти, но делать её возможное признание достоянием этих кумушек я тоже не собиралась.
— Кто бы сказал, в чём грех мой? Ведь как засну, так геена огненная. В ножки бы упала… А то ведь, как помру, назад дороги не будет. Валюшку никогда не увижу, родителей, а потом и детей. И за Кристинку боязно, хоть и заблудшая она душа. Страшные дела в том доме творятся. Я не хочу, чтобы внучка моя там жила. А она меня не слушает — гонит, обижает. Моя жизнь, говорит, это только моя жизнь, а ты не суйся…Ох, Господи, да как же вразумить-то её? И самой спастись как?! — ещё горше заплакала Малькова.