Андрей намеренно держался в тени, но вдруг шагнул под синеватую лампу дневного света, и Швоев вздрогнул. Обросшие русым волосом его губы непроизвольно шевельнулись, щека дёрнулась.
— Ну, здравствуй, Саша! — вполголоса сказал Андрей. — Как и обещал…
Я поняла, что шеф обещал Швоеву показать сыщика, который раскрыл его тайну. Реакция пойманного преступника могла быть разной — от деланого равнодушия до звериной ненависти. Но Швоевым овладело одно огромное удивление. Он приоткрыл рот, показав крепкие, слегка кривоватые зубы. Широкая, бугристая грудь его под казённой рубахой вздымалась толчками, а пальцы стискивало лёгкое голубое одеяло. Марлевый чепчик на таком громиле выглядел, мягко говоря, нелепо.
— Ни фига себе… — пробормотал Швоев и сказал этим всё.
И мы все трое замолчали, хоть и помнили, что утекают драгоценные секунды. И один только вопрос, который я приготовила для этой встречи уже давно, вертелся у меня на языке.
Швоев был потрясён, что вычислила его совсем ещё девчонка, ярко накрашенная, несерьёзная, одетая по последней моде. Такой «тёлке» на дискотеке дрыгаться и с пацанами красиво отдыхать, а она тащит на себе тяжкое мужицкое бремя. Но почему-то Швоев не усомнился в том, что проиграл именно мне. Сразу же поверил Озирскому и упал в собственных глазах. Что он за боец, если его положила на лопатки рыжая «ватрушка», у которой до сегодняшнего дня он заметил бы только длинные ноги, тонкую талию и соблазнительную задницу?
И перед тем, как задать свой главный вопрос, я вспомнила поездку на кладбище к Наталье Кулдошиной. Мы были с Юрием Ивановичем, Павлом Шестаковым и Лазарем Михайловичем Шатуро, отцом погибшей. Дедушка всё время пытался улыбнуться, но у него получалась слезливая маразматическая гримаса, от которой становилось ещё страшнее.
Детей с собой не захватили, потому что дед Лазутка сам был как малый ребёнок. Его вторая жена по секрету шепнула нам, что после гибели Натальи у Лазаря начались долгие провалы в памяти, и он ходит за большое, не говоря уже о маленьком, прямо в штаны. Несмотря на то, что Юрий обеспечивал тестя памперсами, я всё равно почувствовала соответствующий запах.
Деревянный резной крест, куча иконок, портрет погибшей в чёрной рамке, высокий холм мёрзлой земли, заваленный цветами и венками, огарки свечек — всё, как положено. И тучи ворон над нашими головами. Я стояла молча, ни о чём не думая. Не клялась поймать убийцу, не обещала отомстить.
И только сейчас заметила, что Швоев точно так же уважает кресты, иконки и свечки. Им с Кулдошиной нечего было делить. Итак, всё вот-вот должно проясниться.