Итак, я должна понравиться «брату» настолько, чтобы ездить с ним вслед за Ковьяром. И сообщать о группировке всё, что сумею выяснить. А уж Гай определит, какая информация ценная, а какая — не очень.
Но долго думать не пришлось. Щёлкнули замки, и ввалилось всё семейство. Братьев Липка поймала у коммерческих киосков и привела домой, награждая подзатыльниками. С Откой во дворе оставалась наша соседка, потому что с мальчишками и коляской Липка подняться никак не могла.
И снова началась моя уютная, хлопотная жизнь дома. Но четвёртого октября вечером я распрощаюсь с ней — надолго, а то и навсегда. Думать об этом неохота. Пока ещё остаётся пятнадцать дней. Я жива, здорова, счастлива. Я — глава большой семьи, сама уже мать. На мне — дом, ответственность за дочку, братьев, сестру. Я не имею права раскисать сейчас.
Дети ни о чём не должны знать. А то начнутся слёзы, нытьё, просьбы остаться дома. А я, сказал Гай, ни на секунду не должна усомниться в правильности своего поступка и удачного исхода дела. Конечно, я вернусь — иначе и быть не может. Я не могу предать младших, бросить их одних.
Быстро спрятав оружие в сейф, я накинула халат и поспешила в прихожую. Липка сказала, что нужно сбегать за коляской, а мальчишки пусть пока посидят в прихожей и подумают о своём безобразном поведении. Ведь, как оказалось, в ларьках они хотели купить сигареты…
21 сентября, среда. Год назад, во вторник, начался этот кошмар. Мама прибежала ко мне на пятый этаж «Белого Дома» со своего, двенадцатого. Обняла, поцеловала и заплакала: «Верховный Совет распустили. Я боюсь, что будет… Маленькие в квартире одни. Беги, донюшка, пока тихо!»
Учёные люди, депутаты тогда ещё на что-то надеялись. А простая моя мамочка-буфетчица, хлебопёк по образованию, через десять минут после зачтения Указа № 1400 уже всё понимала. Я сказала, что уйду только вместе с ней, и мы обе остались. Выживи тогда мамочка, ни за что не отпустила бы меня сейчас. Да, наверное, и отпускать никуда бы не пришлось…
А поскольку Фортуна не хочет улыбаться мне, и лишь изредка поддразнивает, я с головой ухожу в подготовку к «погружению». Например, засушиваю грудь. И вот это — мука адова! Я туго бинтуюсь, подкладываю марлевые подушечки. У меня было много молока. Никогда не подумывала бы, что придётся, говоря научным языком, прерывать лактацию.
Занимаемся мы с Гаем по полной программе. Отоньку я почти не вижу — оставляю её с Липкой и мальчишками. Гай, с моей точки зрения, душечка. У него педагогический талант и потрясающий объём знаний. Он учит меня запоминать какое угодно количество информации, пытается привить навыки скорочтения. Ладно ещё, что меня посылают не за границу. И Дайана Косарева никаких языков толком не знает, а то бы пришлось учить английский или французский под гипнозом. Я ещё вспомнила одну девчонку, из детского сада, которую потом в китайский интернат отдали. Вот было бы стрёмно!