Когда вернулись на Звенигородку, Прохор Гай был у нас дома. Он стеснялся шарить у нас по шкафам, и потому не достал скатерти. Андрей с Романом, а также Виринея и Липка стали поспешно собирать на стол. А я заперлась в ванной и попросила не беспокоить.
Сначала всласть наревелась, потом умылась ледяной водой. Долго дышала через нос, как учил Гай. Окончательно успокоившись, принялась медленно раздеваться. Оставшись в прозрачных кремовых трусиках, придирчиво оглядела себя в зеркало. Порядок! Шахматная фигурка — не белая, а загорелая королева. Кожа шелковистая, с розовым отливом. Пышные рыжие волосы несколько осветлили — под Дайану. Болотные светящие глаза, как у ведьмы. Шея и плечи — хоть куда. Ничего себе сестрёнка приедет к Эдику — вместо тощей наркоманки…
Вот только груди подкачали. Видно, что я кормила. Они чуть-чуть расплылись и обвисли. А живот так и остался подтянутым. Надвое его делит аппетитная ложбинка. Руки и ноги — тонкие, почти детские. Короче, «тёлочка» я соблазнительная. И с виду доступная. Если захочу, любой мужик будет моим. С Эдиком, конечно, траха не будет — я же ему сестра.
Сегодня видела Кремлёвские башни без звёзд — так низко плыли тучи. Брагин спросил, ехать ли к Горбатому мостику. Я отказалась. Не могу сейчас видеть мокрый булыжник, жёлтые листья в лужах и пикет женщин в чёрных платках. Конечно, они там уже стоят. Ведь именно в эти часы всё и происходило.
Странно, но я до сих пор не думала о том, что где-то есть Дальний Восток. И уж, конечно, я там никогда не бывала. Далеко-далеко от Москвы шумит Тихий океан. Вспухают сопки на фоне неба цвета чайной розы. Скоро я всё это увижу. Если придётся умирать, только там, где всё чужое.
— Оксана, только тебя и ждём! — Озирский постучал пальцем в дверь. — Поторопись, пожалуйста.
Я как раз заканчивала принимать душ, и потому довольно быстро оделась. Мне очень хотелось выпить и расслабиться — нервы уже не выдерживали. К собравшимся вышла в чёрном шерстяном платье с атласными вставками и клиньями на юбке. Туфли, разумеется, надела тоже чёрные — классические «лодочки».
Около маминого портрета стояли два огромных букета белых хризантем. И между ними — стопка водки, накрытая кусочком хлеба.
Водку пили мы все — кроме, конечно, братьев. Липке тоже разрешили, только немного. Поначалу все сидели молча, и рюмки не звенели — мы ведь не чокались. Дождь барабанил по подоконникам, шумел в поредевших кронах тополей. Ота не нарушала скорбной тишины. Она перебирала подвешенные над коляской игрушки. Вира натянула на неё новые ползунки в клубничку.