— Понятно, почему ты лошадей гонишь, — заметил я. — Ну, ладно, давай, знакомь.
— Я очень рад, что Прохор снова в строю, — улыбнулся Севыч. — Такое тяжёлое ранение было! Надежд на реабилитацию — никаких. Ему ведь выстрелили в основание черепа. И пуля каким-то чудом, обогнув жизненно важные центры мозга, застряла около виска…
Мне, конечно, стало обидно за друга. Он ведь Лильку с панели подобрал, усыновил её старших детей. Они Севыча просто обожают. Бабка же с тёткой прямо так и говорят: «Этот изверг убил вашу мать!» А кто там свечку держал? Вскрытие ничего криминального не показало. Остановка сердца — и всё. Разругались? Да, возможно. Они в последнее время вообще плохо жили. Но это, пардон, не убийство. Да ещё Лилькиного отца, Николая Наумовича, после всего паралич разбил. Теперь он не директор молокозавода, а просто лежачий инвалид. Где бы мужу себя посвятить, Севкина тёща внукам своим жизнь калечит.
И ладно бы только Лилькина родня наезжала! А то ведь и Сашок Николаев — туда же. Из-за него весь сыр-бор разгорелся. Где бы тихо сидеть, он прёт, как танк. Хочет довести дело до суда и сурового приговора. Я, конечно, всё сделаю, чтобы Грачёва вывести из-под удара. Ни у Лилькиных родных, ни у Сашка нет никаких доказательств. И без постоянных «пятиминуток ненависти» проблема сошла бы на нет.
Но сейчас пока не время об этом думать. Надо скорее идти к Гаю в комнату, а то уже совсем неприлично.
— У Прошки бывают такие дни, когда он чувствует себя нормально только в полной темноте. В этот раз Гай уже неделю как из дома не выходит. Своей группой руководит отсюда. Жену с детьми на сегодня отослал к родственникам, чтобы не мелькали рядом. Он очень просил привести тебя. Прости, но я много рассказывал…
— Прощаю! Значит, такие серьёзные последствия ранения? Светлые промежутки чередуются с приступами? Развивается светобоязнь? Как это по-научному? Менингеальный синдром, кажется.
— Да, так и есть. Гая не хотели к работе допускать, но он же упрямый невероятно. Отрицает сам факт своей несостоятельности. А приступ случился из-за Нонки, младшей дочки. Она забралась в пустой холодильник, закрылась там и едва не задохнулась. Год и три месяца ребёнку — что с него возьмёшь? Ладно, разревелась со страху, и Вира услыхала…
— Не заболела после холодильника-то?
— Да нет, отпоили липовым цветом. Сейчас скачет, как кузнечик. А Прохор никак в себя прийти не может. Он ведь с ребёнком сидел и не уследил. Его срочно вызвали тогда к телефону. Как раз по поводу дела, которое и тебя касается. Пошли!
Вслед за Всеволодом я вошёл в комнату, которая напоминала багровеющую пещерку.