– Нет-нет, я сие уродство к себе не отношу. Это ты у нас… вот такая уродилась, – хихикнула Алька и унеслась.
– Шурочка. – На пороге появился великий художник. – Почему же вы с нами не пошли? А где портрет?
– Это тот? На салфеточке?
– Да, на салфетке. Знаете, сколько стоят мои шедевры? – обиделся до слез мастер кисти и гелевых ручек. – Вы его выкинули?
– Как вы могли подумать! – справедливо возмутилась Шура. – Я… с вашего позволения, я его украла, – улыбнулась она и показала глазами на свое декольте.
– Ах вот оно что, – с облегчением выдохнул художник. – Ну… я так и думал. Вы истинный ценитель!
Они вошли в зал. Гремела медленная музыка, и на середине зала красиво танцевали Юрий Евгеньевич и Елена Леонидовна. Гости уже занимались тем, чем хотели. Гарик с «Глухарем» и Виктором что-то бурно обсуждали, вероятно, новое предложение Альки, другие мужчины собирались в кучки и пили за чье-то здоровье и, само собой, за госпожу Удачу, Семен стоял возле музыкального центра, а в углу стола сидели Алька с Юлькой.
Шуре стало интересно, поэтому она плюхнулась рядом. К сожалению, ее новый приятель примостился вместе с ней.
– Смотри, – трагическим тоном говорила Алька и даже, кажется, смахнула одинокую горошину слезы. – Вот… добыла тебе с большим трудом подарок.
Алька протягивала Юльке смятую салфетку с каракулями.
– Что это? – таращила красивые глаза Юлька. – Издеваешься?
– Нет, – трагически мотнула головой Алька. – Это… твой сыночек… как его звать? Кажется, Андрюшенька?
– Ну да, – настороженно кивнула мать.
– Это он тебе подарочек прислал. Рисуночек, – развернула Алька салфетку.
Художник, который сидел вместе с Шурой, сначала вытянул шею, а потом с возмущением посмотрел на спутницу.
– Эт-то… Это что такое? – прошипел он.
– Вы же слышали, – шепотом пояснила Шура. – Это рисунок ребенка. Он тоже рисует на салфетках. Ну… вы же не скажете, что эти каракули – плод вашего творчества?
Художник примолк.
– Вот… – все еще старательно печалилась Алька. – Маму нарисовал.
– А по-моему, это… кошка, – предположила Юлька. – Ну да, вот и хвост. Совершенно ясно, это кошка. Девочка… ее могли бы звать… Клеопатра… Клепочка… Видишь, и шерсть… такая мягкая, шелковистая…
– Позвольте мне, – не выдержал художник.
Он расправил салфетку и надул губы.
– Сколько лет ребенку?
– Два, – подсказала Алька. Юлька тут же согласилась.
– С ума сойти, – неодобрительно качал головой мастер. – Два года, а совершенно нет чувства прекрасного. Где вы, барышни, разглядели здесь кошку? Это ж… абсолютно очевидная кобыла! Причем на сносях!
Шура чуть не задохнулась от возмущения! То есть господин художник рисовал вовсе даже не ее, а какую-то кобылу? Или что, Шура у него ассоциируется с кобылой? Которая на сносях?