[6], – угрожающим, низким шепотом произносила по слогам эта тварь снова и снова. –
Головастик, головастик, склизкий головастик».
Несколько секунд я вглядывался в это видение, неистово моргая и пытаясь понять, почему мне не удается пробудиться от столь странного сна – ибо только сном он быть и мог, – и вернуться в относительную банальность моего корабельного приюта. Однако секунды шли, а представшее передо мной чудище не желало таять в воздухе, и я, выставив перед собой руку, отшатнулся; ясность сознания мало-помалу возвращалась ко мне, и, отодвигаясь от уродливой твари, я с нарастающим ужасом понял, что она вовсе не морок, не порождение употребленных мной перед сном сыра и рома, но реальность. Задохнувшись от изумления, я подумал, не будет ли самым разумным соскочить с койки и опрометью броситься через большую каюту к палубе, где матросы наверняка защитят меня, своего нового героя. Однако сделать это не успел, поскольку из-за спины страшилища выступило еще несколько сходных фигур, и каждая негромко вторила своему предводителю. «Головастик, – шипели они. – Головастик, головастик, склизкий головастик».
– Что это значит? – закричал я, затерявшийся где-то между страхом и неверием, ибо теперь глаза мои открылись полностью и я увидел, что страшная тварь и пять ее рабов вовсе не мифические зверюги, восставшие из бездны, дабы терзать меня, а моряки в диковинных нарядах и с размалеванными рожами, корчившиеся, как записные фигляры. – Чего вы от меня хотите? – спросил я, но больше ни слова сказать не успел.
Двое рабов – я узнал в них мичмана Исаака Мартина и подмастерье плотника Томаса Макинтоша – бросились ко мне, и оторвали от койки, и подхватили за руки, за ноги, и под радостный крик остальных подняли в воздух, чтобы показать своему главарю, судовому бондарю Генри Хилбранту, и тот возглавил шествие через большую каюту к лестнице на палубу.
– Опустите меня! – кричал я, раздираемый между нежеланием подчиняться кому бы то ни было и отчаянием, однако голос мой затерялся где-то внутри меня, столь потрясен я был этим внезапным и неожиданным поворотом событий. Я не понимал, чего они добивались. С этими парнями я вступил за предыдущие недели в приятный союз, и никакого желания напасть на меня они до сей поры не выказывали. Я не мог припомнить ни одной обиды, какую нанес бы им, и причин такого обращения со мной, не говорю уж о смысле их удивительных нарядов, решительно не понимал. Какая-то часть моей души обмирала от страха, но, признаюсь, я ощущал также легкое недоумение и гадал, куда меня тащат и зачем.