. На ней возлежал мотылек мужского пола и совершал характерные поступательные движения. Владимир и Макар поспешили ретироваться, дабы не мешать влюбленной парочке.
Друзья отошли на несколько шагов и дружно рассмеялись.
– Неее, ну, Владимир Иванович, ночи им, что ли, мало? Гляди, они и днем вовсю…
– Да шут с ними. Пошли к Горохову, а то мы так долго еще идти будем, ежели под каждый куст заглядывать начнем.
– А эта в лопушках-то ничего… Справненькая, глазастая. Я бы с такой запросто, будь она размерами побольше.
– А у Рубенса все образы – пышные. Он худышек не изображал, – ответил Махнев. – С этакой бы многие с превеликим удовольствием.
– Твое благородие, просвети, какой такой Рубенс, и при чем тут он?
– Макар, Рубенс – это фламандский художник, живший в 16–17 веках.
– И что?
– А то, что все эти «кукольные головы», как ты их называл, бабочки во владениях Виктора похожи на образы, когда-то рожденные кистями многих классических живописцев.
– Вот оно что! То-то я смотрю, они все какие-то диковинные. Теперь ясно, – в голосе Макара почувствовались разочарованные нотки.
– Макар, ты по роду своей деятельности и не обязан знать этих художников. Я же тоже не разбираюсь в ситцах, сукнах и шелках, – Владимир немного лукавил, в тканях он разбирался не хуже Макара.
– Сукнах? Ну то да, я суровским-то[131] товаром ни один год торговал. Знаю больше десятка видов плетения и могу одну мануфактуру от другой запросто отличить. Знаю, чем манчестер[132] от гродетура[133] отличается. И в трипах и бараканах я разбираюсь – чем мебеля лучше обить, что прочнее будет для диванов али пуфов. И шелками я торговал. И редину[134] вместо мухояра[135] мне не втюхаешь. А и ситцы ткутся по-разному, а краски… Знаешь, бывают стойкие – с кошенилью[136] иль индиго, а бывают «обманки мазаные». Тут надо глаз иметь! – Макар отвлекся от «художественных изысков» хозяина и чуточку повеселел. Его лицо делалось то важным и надменным, то мечтательным – Макар не на шутку разошелся, вспоминая о своем прежнем, земном ремесле.
Незаметно они приблизились к высокому зеленому забору, за которым возвышался дом господина Горохова. Макар решительно постучал в ворота. Через пару минут двери распахнулись, и на пороге появилась тихая, блеклого вида, девица в светлом русском сарафане, босая, голова была покрыта голубоватым льняным платком.
– Милости просим, гости дорогие. Проходите в терем. Федор Петрович ждет вас, – она низко поклонилась и убежала на цыпочках вглубь двора.
– Слушай, а кто она ему? – шепотом полюбопытствовал Макар.
– Может, жена?