Душевная нота Степана Мячикова
1
Утро выдалось тихим, солнечным. Снег, недавно выпавший на вершины сопок, поблескивал весело и светло, будто смеялся от радости. Ветра не было. В легком морозном воздухе пахло ягодой шикшой и мерзлой древесиной.
На крыльцо небольшого деревянного дома, совсем еще недавно построенного, пахнущего свежими распилами, солнце пригревало натуженно и робко, вроде боялось чего-то.
Степан Мячиков, узкогрудый, невысокого роста, с большой русой головой, стоял на крыльце, лениво прислонившись к косяку двери и смотрел вдаль, вдыхал обалделый, чистый, осенний воздух, так ощутимо втекавший внутрь, и не верил перемене, произошедшей в его жизни. Он был без шапки, в нательной без ворота мятой рубахе.
Возле крыльца крутился большой лохматый палевый пес с белыми пятнами на боках. Он подвывал, вилял хвостом, смотрел на Степана голодными ждущими глазами. Пес был худ и некрасив, и оттого Степан не хотел смотреть на него. Как-то не вязался внешний вид собаки с этим необычным солнечным и тихим утром.
Пес повизгивал и не давал наслаждаться утром. Степан ругнулся беззлобно, зашел в дом, взял со стола большой кусок хлеба, вышел опять на крыльцо и, бросив его собаке, снова стал смотреть на заснеженные вершины сопок, на открывающуюся слева от гряды, заросшую кустарником долину реки, тянувшуюся на запад к горам, которых за утренней дымкой не было видно, по которые угадывались там, у горизонта. Хорошо было смотреть на эту осеннюю свежесть земли, ни о чем не думать.
Пес не стал есть хлеб, хотя был голоден. Он только понюхал его и отвернулся, — привык к мясу и рыбе.
— Во, бешеный! Не та, видать, нота, — сказал Степан, зашел в дом и принес кусок колбасы.
Долго не решался он бросить его собаке, опасаясь, что та опять не станет есть. Потом подумал: «Продукт все-таки, чего ему пропадать?» — и бросил. Жалко было пса, который остался жить на перевалочной базе после старого хозяина. На этот раз пес с жадностью набросился на колбасу.
— То-то, голод не тетка, — сказал Степан вслух, и ему стало легче от того, что пес ест.
Степан постоял еще немного на крыльце, вдыхая морозный воздух, вглядываясь в обволакивающие щемящей непривычностью душу дали, и потом зашел в дом, прохладно было стоять в нательной рубахе.