— Извините, — начал Эндрю, и я решила, что он просит прощения за тесноту. — Просто вы мне кое-кого напоминаете.
Не сводя с меня глаз и приоткрыв губы, он пытался разглядеть что-то за моей теперешней маской: заостренные скулы, карамельные пряди, оттеняющие, а не подчиняющие себе копну темных, как стигийские воды, волос. «Ох, девочка моя», — чуть не прослезился Рубен, мой стилист, когда я впервые села перед ним в кресло. Он повертел в пальцах пучок желтоватой соломы, в которую превратились мои волосы, и брезгливо поморщился.
Люк разворачивал полотняную салфетку, но перевел взгляд на Эндрю и застыл.
Настал тот редкий момент, когда с ошеломляющей ясностью понимаешь, что вот-вот произойдет нечто очень важное, судьбоносное. Подобное случалось со мной дважды. Во второй раз — когда Люк сделал мне предложение.
— Не хочу показаться бестактной, — просипела я и прокашлялась, — но… вы, случайно, не мистер Ларсон?
— Мистер Ларсон? — повторила Уитни и приглушенно вскрикнула, допетрив: — Вы у него учились?
Видимо, он постригся, когда ушел из Брэдли, но стоит мысленно сорвать с него маску финансиста, смягчить контуры лица и обозначить нижнюю челюсть — и перед вами мистер Ларсон. Как правило, догадаться, что человек улыбается, можно по форме его глаз. В уголках глаз мистера Ларсона навсегда засели глубокие морщинки, как будто он только что смеялся от души.
— Как тесен мир, — улыбнулся мистер Ларсон, с изумлением глядя на меня. — Значит, теперь ты Ани?
Люк сидел с кислым выражением лица, тогда как мистер Ларсон светился от удовольствия. Мы как будто находились за разными столиками в разных мирах.
— Просто надоело отвечать, как пишется «Тифани» — с одной «ф» или двумя, — отшутилась я.
— Невероятно, — проговорила Уитни, оглядывая нас по очереди. Она задержала взгляд на Люке, и ее как будто осенило. — Значит, вы учились в Брэдли… — Запнувшись на полуслове, она все-таки закончила мысль: — Все ясно, вы — Тифани.
Мы все прятали друг от друга глаза. К нам подошла официантка — она даже не представляла себе, как ей рады, — и осведомилась, не станем ли мы возражать, если нам принесут воду из-под крана. Разумеется, возражать мы не стали.
— Разве не поразительно, что водопроводная вода в Нью-Йорке едва ли не самая чистая в мире? — Уитни умело вывернулась из неловкого положения, переведя ход разговора в прежнее русло. — В таком-то загазованном городе?
Мы дружно закивали. Да, поразительно.
— Какой предмет? — неожиданно спросил Люк и, не получив ответа, уточнил: — Какой предмет вы преподавали?
— Английскую литературу, углубленный курс, — ответил мистер Ларсон, подперев рукой голову. — Я отработал в школе два года, сразу после колледжа, когда жизнь без летних каникул представлялась чем-то немыслимым. Помнишь, Уитни?