— Я на твоей стороне, — заверил мистер Ларсон. — Если ты попала в беду, нужно рассказать кому-нибудь о том, что случилось. Не обязательно мне, я не настаиваю. Но кто-то из взрослых должен об этом знать.
Я провела ладонью по краю столешницы. Мне стало легко, будто камень с души свалился и на его месте появился цветок, распускающий яркие лепестки навстречу солнцу. Слова мистера Ларсона означали, что он не собирается звонить моим родителям и не хочет впутывать администрацию школы. Он преподнес мне лучший подарок, о котором может мечтать подросток: свободу выбора.
— Я подумаю, ладно? — осторожно сказала я.
В коридоре раздался громкий голос синьоры Муртес, учительницы испанского:
— Диетическую! Если нет колы, тогда пепси.
Мистер Ларсон дождался, когда она захлопнет за собой дверь.
— Ты уже сходила к медсестре?
— Что мне там делать, — промямлила я, стесняясь посвятить его в свои планы. Каждый божий день я проезжала мимо офиса Ассоциации по вопросам планирования семьи. Надо только попасть туда после школы — и все будет хорошо.
— Все, что ты ей скажешь, останется между вами. — Мистер Ларсон ткнул себя пальцем в грудь. — Все, что ты скажешь мне, тоже останется между нами.
— Мне нечего рассказывать. — Я вложила в эти слова весь свой гонор, весь темный, подростковый страх, которой терзал меня.
Мистер Ларсон тяжело вздохнул.
— Тифани, ты должна перестраховаться от нежелательной беременности. Медсестра что-нибудь тебе посоветует.
Я как будто снова оказалась у себя в комнате в тот момент, когда вошел папа и со словами, что затевает стирку, потянулся к вороху грязной одежды в углу. Я подскочила на кровати как ужаленная и вскрикнула: «Не надо!», но поздно.
Папа вытащил из кучи мои трусики, запачканные менструальной кровью. Он остолбенел, как грабитель, застуканный с мешком денег на месте преступления, и, заикаясь, пробормотал: «Я… кхм… позову маму». Уж не знаю, зачем ему понадобилось звать маму. Папа не хотел дочку. Мне кажется, он вообще не хотел детей. Впрочем, на мальчика он мог бы еще согласиться. Он женился на маме через пять месяцев после знакомства, вскоре после того, как выяснилось, что она беременна. «Он пришел в ярость, — доверительно сообщила мне тетушка, шлепая красными от вина губами, — но он был из консервативной итальянской семьи, и, если бы он не поступил, как мужчина, мать бы ему голову оторвала». Папа немного воспрянул духом, когда врач сообщил, что у них с мамой будет мальчик. Они думали называть меня Энтони. Представляю себе папино выражение лица, когда акушерка извлекла меня на свет божий и усмехнулась: «Ошибочка вышла».