— И такая знаменитость у вас в подъезде поселилась… — с легкой иронией произнес Никита. Странно, но именно сейчас у него впервые возникло в душе какое-то чувство, похожее на ревность.
— Конечно, более того, на нашей площадке. Прямо напротив нашей двери. Один в трехкомнатной квартире жил. Но у него каждый вечер какой-то народ толпился. Музыка играла, стихи читали — в общем, культурный центр на дому. И вот как-то раз он звонит к нам в дверь — то ли спички кончились, то ли соль — уже не помню. А кроме меня, дома никого не было. Как сейчас вижу: стоит на пороге седой, высокий, поджарый, с орлиным носом… И глаза — глубокие, задумчивые. Голос — с ума сводит, рокочущий, но ласковый… Я ему спички или что там надо было отдала, он ушел, но вот тут — Светка указала пальчиком туда, где у нее было сердце, — остался. В общем, это и есть — с первого взгляда.
— Он же, наверно, старый был, — прикинул Никита, — раз седой.
— Сорок четыре ему было. Почти тридцать лет разницы. Моему отцу тогда сорока не сравнялось, а матери — тридцать пять еще не исполнилось. Но мне все это было по барабану. Я же и тогда была упрямая. Сейчас смешно кажется, а я тогда такие глупости делала! Само собой, что на все спектакли бегала, где он хоть раз на сцену выходил. Услышу, что он из квартиры выходит, — сразу выбегаю и иду следом. За утлы прячусь, чтобы не увидел. Ну и любой повод ищу, чтоб с ним заговорить или хоть на минутку к нему в квартиру зайти. У него жены не было, он сам себе и варил, и стирал, а мелкое белье на балконе вывешивал. А балкон — почти рядом с нашим. Так вот, ты только не смейся, но я у него оттуда трусы и носки воровала. К себе под матрас спрячу, а ночью достаю и нюхаю…
— Ну и ну… — удивился Никита, приканчивая салат.
— Видишь, как я откровенна! Я это даже ему не рассказывала. Он все думал, будто их ветром с веревки срывало. Но то, что я в него влюбилась, понял. И как-то раз, когда я за ним до магазина бегала, взял да и подошел. Начал спрашивать, хожу ли я в театр, что нравится, каких актеров люблю, хочу ли сама стать актрисой… В общем, он меня в гости пригласил, чаем напоил, начал мне рассказывать, как он в Москве работал, каких знаменитостей знал, с кем на одном курсе в ГИТИСе учился. Потом стал мне из разных спектаклей читать монологи про любовь, да так, что получалось, будто это все мне…
— А потом он тебя трахнул? — спросил Никита с не свойственной ему грубостью.
— Отчего ж не взять, что само в руки идет? Конечно, он, наверно, боялся, что я кричать начну или потом родителям проскажусь. Но мне до того хорошо стало, что я даже боли не почувствовала. И в два счета весь стыд потеряла. Ночью, в одной рубашке, через площадку бегала. В постели все позволяла, даже когда неприятно было. Тогда еще никаких «Камасутр» и прочего не издавали, а у него самиздатовская была. Про всяких там джульетт-лолит рассказывал. Порнуху по видаку крутил — тогда видак только у него был.