– Это я должен спросить у тебя, в чем дело! – в запальчивости ответил отец. – Спишь ночью в заброшенной комнате, кричишь во сне… знаешь, как ты сейчас кричала? Я решил, что тебя убивают…
– Мне приснился кошмар, – пробормотала я, оглядываясь. Вид знакомой деревянной лошади успокоил меня: значит, я по-прежнему нахожусь в детской, и сон оказался всего лишь сном.
– Так, – решительно объявил родитель, – с меня хватит! Этот замок измучил тебя. Завтра же ты собираешь вещи, и мы уезжаем!
– Ты же говорил, – пробормотала я, – что мы уедем только в пятницу…
– Я передумал. Все равно я уже сдал дела Серафиму, да и в Анненбурге нас ждут…
Утром я попрощалась с Креслерами. Минна даже немного всплакнула и сунула мне прощальный подарок – отрез шелка, в котором я позировала Юрису.
– Он вам пойдет куда лучше, чем мне, – сказала она. – Прощайте и будьте счастливы!
В Шёнберге, когда мы с отцом и Ружкой ждали дилижанс до Бауска, Гофман пришел нас проводить, а через некоторое время к нему присоединился Августин Каэтанович. Так как нам предстояло путешествие, я надела на рысь ошейник и прицепила к нему поводок, чему Ружка была вовсе не рада.
– Вот, и вы тоже покидаете нас, – вздохнул Гофман.
– Ну, может быть, мы с вами еще встретимся, – сказала я. – Если вас, например, тоже переведут в Анненбург…
– Вряд ли, – ответил Гофман. – Там ведь нет телеграфа, только почта.
Тут отец спохватился, что забыл что-то купить в дорогу, и отошел вместе с телеграфистом. Августин Каэтанович серьезно посмотрел на меня.
– Вы не рады, что уезжаете? – спросил он.
– Я не знаю, – призналась я. – Иногда я вспоминаю, как прошлой осенью… Кристиан, Юрис, вы, я, Карл Гофман… И Креслеры… Как мы играли в теннис, пели, музицировали, фотографировались… как мы, в сущности, были счастливы…
На глазах у меня выступили слезы, и я полезла за платком.
– Я тоже сохранил об этом времени наилучшие воспоминания, – ответил Августин Каэтанович, волнуясь. – И я хочу сказать… если вам понадобится друг… Вы всегда можете рассчитывать на меня.
– Вы получаете известия от Юриса? – спросила я. – Как он сейчас?
– Женат, живет в хорошем доме в Либаве, – произнес Августин Каэтанович после паузы. – Но к фотографии он охладел, у его жены и так достаточно денег. Теперь он помогает дяде в торговле. – Он немного помедлил. – Вы не обидитесь, если я скажу вам кое-что?
– Не могу знать наверняка, – отозвалась я, – пока не услышу, что вы мне скажете.
– Вы еще молоды, у вас вся жизнь впереди, – серьезно проговорил Августин Каэтанович. – У вас все наладится. – Он заметил, что я собираюсь протестовать, и быстро добавил: – Нет, я не буду вас сейчас поучать, что время лечит, и тому подобное. Время не лечит, оно лишь наносит новые раны, а старым приходится просто отступить. Ваша рана тоже однажды станет старой. Надо говорить себе это иногда, если жить становится совсем невмоготу.