– Да, Фирвинден… – пробормотала я, не зная, с чего начать.
– Ну вот, вы только произнесли это слово и уже изменились в лице, – проговорил Августин Каэтанович мягко. – Поверьте, вам будет лучше, если вы перевернете эту страницу и оставите в прошлом то, что с ней связано.
– Я бы, может быть, хотела, – призналась я, помедлив, – но вот замок никак не оставляет меня в прошлом. Дело в том, что я познакомилась с братом Кристиана, нынешним графом Рейтерном…
– О! И вы решили обсудить его именно со мной?
Я с удивлением взглянула на своего собеседника. Хотя я хорошо помню нашу беседу, маршрут, по которому мы шли, стерся из моей памяти. Кажется, я привела Августина Каэтановича к гавани, потом мы прошлись по набережной, сделали круг по улицам и в конце концов оказались в тихом парке рядом с Александровской улицей. Само собой, что во время разговора мы не обсуждали достопримечательности, и я уж точно редко смотрела по сторонам.
– Да, – ответила я на вопрос Августина Каэтановича, – потому что вы сказали, что вы мой друг… и вы человек разумный, терпимый и…
– С чего вы взяли, что я терпимый? – проворчал мой собеседник.
– Ну, потому что вы дружили с Юрисом, и с Карлом, и со мной, хотя мы не принадлежим к вашей религии, например… – Разговор явно катился куда-то не туда, и я нервничала, потому что никак не могла подобраться к сути. – Юрис однажды сказал, что вам нравится обращать в свою веру, но вы никогда…
– Я полагал, вы догадаетесь, – вздохнул Августин Каэтанович. – Священнику проще дружить с тем, кто не ходит к нему на исповедь. Трудно воспринимать как друга того, о ком все знаешь.
– О! Я… ну…
Ничего умнее мне в голову не пришло.
– Скажите, что такое с вами случилось? – требовательно спросил мой собеседник. – Почему вы не можете рассказать об этом… ну хотя бы вашему отцу?
– Потому что я сама еще ничего не понимаю, – произнесла я. И собравшись с духом, поведала, как именно я выяснила, что Кристиан Рейтерн и человек, которого мы знали под этим именем в замке Четырех ветров – не одно и то же лицо.
Мы шли и шли, а я все говорила и говорила. Августин Каэтанович только изредка вставлял восклицания вроде: «А!», «Ну!», «Хм», «Однако» и задавал мелкие уточняющие вопросы. Вид у него становился все более и более озадаченный, он хмурился и нервно подергивал нижней челюстью.
Наконец мы добрались до парка и, выбрав уголок, где никого не было поблизости, сели на скамью.
– И я не сказала вам самое главное, – добавила я, волнуясь. – Я же видела настоящего Кристиана Рейтерна, когда он, очевидно, был еще жив. Это он схватил меня тогда в склепе, а я в ужасе убежала. Совершенно точно, это был он. Думаю, что доктор Фридрихсон привез его на машине, напичкав какими-нибудь лекарствами, и вместе с сообщниками спрятал несчастного в склепе… Может быть, он очнулся, стал непроизвольно водить руками, хотел позвать на помощь… а я ничего не поняла, ничего! Доктор Мюллер и следователь Чиннов были гораздо умнее меня… они сразу же сказали, что если собака воет, это живая собака, и если кто-то хватает вас, то он тоже не может быть мертв…