– Какая же ты… – не выдержала я.
Очевидно, мать только этого и ждала, чтобы устроить скандал.
– Что? Хочешь сказать мне, что я плохая мать? Ну говори, говори! Никто никогда меня не понимал, никто! Я годилась только на то, чтобы ездить из одной дыры в другую и не роптать! О-о!
Она зарыдала, забилась в припадке, хватая себя за волосы и выдирая шпильки из волос, с ней сделалась сильнейшая истерика. Прибежала нянька, на ходу доставая флакон с какими-то каплями, и принялась успокаивать госпожу. Чувствуя непередаваемую тоску, досаду, отвращение, я вышла из гостиной. Возле кабинета меня нагнал Степа.
– Анастасия Михайловна, как же так? Ваш батюшка… простите, конечно, если это не мое дело… но ведь он никого не ждал…
Я потерла лоб и задумалась.
– Поеду на почту, предупрежу его, – сказала я. – Придется, наверное, искать новую квартиру… Присмотри за Ружкой в мое отсутствие, чтобы ее никто не обидел.
Саша подошел ко мне в коридоре, когда я надевала ботинки.
– Те цветные фотографии – это люмьеровский автохром [11], да? У меня есть дешевый фотоаппарат, я люблю снимать, но цветным фото никогда не занимался…
Я призналась, что ничего не знаю об автохроме, меня снимал мой знакомый, и он, судя по его словам, как-то улучшал пластинки, чтобы изображение получилось ярче.
– Скажи мне лучше вот что, – добавила я. – Что там случилось? Почему она приехала?
Саша вздохнул и уставился куда-то в угол. Ему было уже 16 лет, над губой пробивались усики, и это было трогательно и забавно.
– Она вполне устраивала Колесникова в качестве любовницы, – сказал он. – Серьезных намерений он никогда не имел. Она думала, что если появится ребенок, Колесников на ней женится. Он вроде на словах не возражал, а потом взял и женился на сестре своего знакомого, которой двадцать пять лет. И… нам пришлось уехать. Она до последнего не верила, что он может так с ней поступить, не верила, даже когда ей сказали, что он ведет переговоры о приданом…
– Бедный папа, – вырвалось у меня, – каково ему будет узнать все это…
Трамвай, весело звеня, бежал по рельсам, в нагретом солнцем вагоне сиденья вкусно пахли кожей. Вот и моя остановка.
Почта, окошечки, предупредительные служащие… Я не знала, как поведу себя, что именно скажу, и действовала по наитию.
– Карл Людвигович, пропустите меня… Мне надо поговорить с отцом.
Гофман впустил меня на половину служащих, я вышла в заднюю дверь и оказалась в коридоре, в конце которого находился кабинет отца. Постучав, я вошла.
– Настенька! Вот так сюрприз… – Слова замерли у него на губах. – Почему ты здесь? Что-то случилось?