После ужина Саша подошел ко мне и спросил, можно ли ему будет остаться с нами после того, как мать переедет.
– Ты же видишь, в каком она настроении, – сказала я мрачно. – Она не хочет никуда уезжать.
– Ты плохо ее знаешь, – спокойно ответил Саша. – Если ей повторить сто раз, что именно она должна сделать, на сто первый она сдастся. Когда ей надоест спать на диване в столовой – а надоест ей быстро, – она первая заговорит о переезде. Конечно, прежде она постарается внушить вам, какие вы негодяи, что выгоняете ее без гроша… даже если вы определите ей королевское содержание.
Я задумалась. Может быть, я была невнимательна или не придавала значения каким-то моментам, но мне казалось, что до романа с Колесниковым мать была совсем другой. Я не помнила ни истерик, ни каких-то особенных дрязг, притом что мы жили вовсе не богато и поводы для недовольства при желании можно было отыскать. Возможно, свою роль сыграло то, что сестры матери, родные и двоюродные, вышли замуж более удачно, и когда она начала сравнивать свою судьбу с ними, ей показалось, что она проиграла. Отсюда растущее недовольство мужем, роман с Колесниковым, распад семьи и неожиданное возвращение туда, где ее больше не ждали.
– У тебя скоро день рождения, – сказала я Саше. – Что тебе подарить?
Брат оживился.
– Лучше всего – фотоаппарат, – ответил он. – Больше ничего не надо.
На следующий день я отправилась искать фотоаппарат, на ходу припоминая все, что мне когда-то рассказывал Юрис. Фотоаппараты для любителей показались мне несерьезными, а профессиональные стоили слишком дорого, и я решила, что сначала посоветуюсь с Юрисом, тем более что сегодня мы увидимся с ним на вечере, где будут все наши друзья.
«Августин Каэтанович, Карл Гофман, сам Юрис и я с отцом… Почти как в Фирвиндене… И почему я никак не могу забыть о замке?»
Я зашла в модную лавку и стала рассматривать выставленные там шали, сумочки и платки. Хозяйка, очень худая и очень спокойная дама, показала мне все, что я хотела увидеть, а потом, внимательно поглядев на меня, достала плоскую коробку, в которой лежала великолепная вечерняя сумочка, расшитая бисером.
– Сколько? – спросила я.
– Это парижское, – ответила хозяйка с гордостью. – Шестьдесят рублей.
Анастасия Ланина, почтовая чиновница шестого разряда, низшего оклада даже мечтать не могла о том, чтобы приобрести такую вещь; но нынешняя Ланина только подумала секунду и достала кошелек.
– Беру.
Хозяйка поглядела на меня одобрительно и, как ловкий фокусник, извлекла откуда-то великолепную темную шаль, украшенную золотыми листьями.