– Нет! – снова заплакал он.
Я его отпустил. Я загораживал выход и все еще держал его, поэтому Джеймс нагнулся и укусил меня за руку. Моментально освободившись, он бросился под стол и забился в угол рядом с мини-холодильником. Я хотел его ударить. Я хотел его обнять.
Зомби жадно пировали на трупах наших аватаров – кровь брызгала на экран безобразными, слишком реалистичными каплями. Джеймс сидел под столом, словно стараясь укрыться от кровавого душа.
– Пожалуйста, – услышал я собственный голос, – я тебя не обижу, пожалуйста, извини, я не хотел. – Я чуть не подавился этими словами, слыша себя со стороны. – Я не такой, как он, Джеймс! Я не такой! Нет!
– Я не стану об этом говорить! – закричал Джеймс. Он всхлипнул и вытер щеки.
Я оперся о тумбочку с папками и сполз на пол. Надо мной работал проектор. Кровавая пелена снова затянула весь экран, и музыкальная тема «Чумы» бубнила под гротескное чавканье. Джеймс всхлипывал, и я тоже заплакал. Пылинки кружились в ярком коническом луче света, а я думал о песчинках, впившихся в мои колени в церковном подвале, и о том, как рука отца Грега рванула меня за волосы. Я вспомнил запах вонючего пота, и глотки скотча, и жжение в горле, и палец с обломанным ногтем, прижатый к моей губе, и жесткие усы, царапающие мне шею и подбородок, и мои ребра, стиснутые его хваткой, и холодный воздух, покалывающий обнаженную грудь, и край верстака, впивающийся в спину, оставляя глубокую линию, но я не закричал, не посмел, черт возьми, издать ни единого крика, ни разу ничего громче сдавленного шипения, чтобы это пережить, и вырывавшихся болезненных долгих вздохов, пока это наконец не закончилось, и я сказал себе: я это пережил, и если такова цена и больше от меня ничего не требуется, тогда я смогу выдержать это снова – и выдержу.
Меня замутило. Я нашел свою колу и выпил залпом, чтобы успокоить желудок, но стало только хуже – я с трудом сдерживал рвотные позывы. Я извинился перед Джеймсом, едва смог опять говорить. Он долго смотрел на меня из-под стола, пока наконец не пришел в себя.
– Я больше тебя не трону, – пообещал я.
Он кивнул. Некоторое время мы сидели неподвижно, и я забеспокоился о наших матерях, оставшихся наверху.
– А они не спустятся? – спросил я.
– Она сперва крикнет, – сказал Джеймс. – Она меня однажды испугала, теперь всегда сначала кричит.
– Хорошо, – заметил я. Мне хотелось предъявить ему какое-то доказательство того, что я больше не побеспокою его, какой-то залог, который значил бы больше, чем все, что я мог ему сказать. В сказке я нашел бы чашу, которая вернула бы румянец его щекам, или плащ, который защитил бы его, но в реальном мире я не мог предложить ничего, кроме доверия, и понимал, почему он не захочет мне доверять.