Когда я поднялся, Джеймс остался сидеть под столом. Я постоял и допил колу. Джеймс все еще колебался.
– Приступим, что ли. – Я взял один пульт и бросил ему другой. – Я снова буду за девушку.
Джеймс подался вперед, чтобы лучше видеть экран, но остался сидеть на полу у стола. Мы снова прошли весь уровень, и я старался играть не хуже Джеймса, чтобы ему не приходилось прикрывать моего аватара. На этот раз мы дошли до центра деревни быстрее, и я сразу выстрелил по верхним окнам, а в колодец бросил гранату. Грохнул взрыв, во все стороны полетели кирпичи.
– Отлично, – удовлетворенно отметил Джеймс. – Иначе они бы оттуда полезли.
– Я учусь, – сказал я, – но я бы облажался, если бы ты не объяснил.
Джеймс улыбнулся.
– Ты здорово играешь.
– Да, – гордо заявил он, – я и сам знаю.
Потом нас позвала Синди, и мы пошли к лестнице. В присутствии наших матерей я поблагодарил Джеймса за то, что он позволил поиграть с ним, и он помахал мне на прощанье. Я поднялся в галерею. Сияющая мать положила мне руку на плечо и пообещала Синди, что приедет во вторник. Я побрел к выходу, а мать повернулась к Синди и обняла ее.
– Как интересно, правда? – сказала она. – Спасибо тебе!
– Давай перестанем говорить друг другу спасибо и займемся делом, – ответила Синди.
Они расцеловались, мать пожала ей руку и быстро пошла ко мне – я ждал у дверей.
– Очень приятно было увидеть вашу галерею. – Я едва удержался от церемонного поклона.
Мы прошли мимо холста, на который я засмотрелся, пока мы ждали Синди. Тогда я разглядывал отдельные кубики, не понимая основной идеи, но теперь заметил, что это многослойная маска: почти исчезнувшие остатки плоти лишь намечали то, что видят все, не показывая настоящего лица. Кто, кроме сопляков, безмолвного дерьма вроде меня или Джеймса, осмелится явить миру мягкую, дрожащую плоть?
Мать держалась с уверенным превосходством. Пока мы были в галерее, солнце село, и мать залюбовалась темным небом и оранжевым светом от фальшивых газовых ламп на тротуаре. Она оглядела обе стороны улицы и зааплодировала руками в перчатках. Я смотрел, как дыхание вырывается у меня изо рта белым облачком и сразу исчезает.
– Еще довольно рано, в «Устричном мосте» должны быть места. Ты же голодный? – продолжала мать, когда мы сели в машину. – Давай отметим в ресторане наше новое начинание. Мы снова обретаем интерес к жизни!
– О да, – сказал я, – еще какой.
– Разве ты не рад? Ты похож на меня больше, чем думаешь. Мы еще прорвемся в первые ряды. В этом городе только о нас и будут говорить.
Я так и видел, как она яростно крутится на сцене, напрягая бедра и готовя ноги к прыжку: взлетай! Я знал: чтобы воспарить в воздух, нужна не только тренировка, мысленно ты тоже должен толкнуть себя вверх. Надо представить себя в воздухе, будто душа выходит из тела и смотрит на тебя со стороны, и далекий голос твердит: лети, лети, ну же, лети, – и ты отрываешься от земли.