Я прикончил еще одну дорожку, и воспоминание материализовалось в кабинете: призрак старины Донована уселся в кресло с номером «Бэррона». Затолкав носки в ботинки, стоявшие возле него на полу, он пристроил босые ноги на оттоманку. Ступни его казались полупрозрачными, как белый изюм, скукожившийся и высохший у камина. Донован-старший потел и скреб коротко стриженные волосы над ушами. Рядом на столе лежала кипа газет, сложенных под пепельницей с раздавленными окурками – надгробными памятниками, торчавшими из мини-кургана. На широком подлокотнике кресла стоял бокал, в котором оставалось еще много, но Донован-старший, расплющив крупный нос о край бокала, высосал все до дна. Как обычно, густая жидкость застряла у него в горле, и он попытался откашляться. «Мальчик, тебе повезет, если в истории тебя упомянут хоть петитом, – большинство людей ведут жизнь незначительную и бессмысленную. Я стараюсь тебе помочь».
Я сосредоточился, и вскоре остался лишь голос, звучавший у меня в ушах. Голос походил на мой. По крайней мере, казался знакомым.
– Я здесь, – сказал я в пустоту кабинета.
Но в комнате был только я и тишина вокруг меня, и в этой пустоте я испугался. Я страшно боялся других людей и собственного проклятого «я». Страх был всепоглощающим, он брал в кольцо и приводил в оцепенение, как нечто сопящее, подобравшееся вплотную. Не знаю, как бы я думал о чем-то еще, кроме своих страхов, без химической подпитки. Я вдохнул последнюю дорожку аддерола, вытер стол и тихо вышел из кабинета, наконец-то готовый к сегодняшнему вечеру.
Перила парадной лестницы, ведущей из фойе на галерею, были увиты гирляндами зелени. Повсюду лихорадочно шли последние приготовления: под большой елкой в гостиной два официанта в смокингах взбивали тюль, изображавший снег, в библиотеке бармен расставлял ряды бокалов на переносном баре, установленном в дверях на кухню. Фирмы по обслуживанию банкетов никогда не присылали на вечеринки матери одних и тех же официантов, но все знали, как себя вести. В продолжение всего праздника этот безмолвный ансамбль будет появляться по малейшему знаку и исчезать по команде, сливаясь с обстановкой. Как только приехали гости, я, добросовестно играя свою роль, вышел на сцену, но на меня никто не обратил внимания.
В кухне Елена на повышенных тонах общалась с приглашенной обслугой, с содроганием оглядывая устроенный ими бардак, но, увидев меня, сразу подошла. На ней была блузка с белым воротничком, которую Елена всегда надевала, когда мать закатывала вечеринки. Волосы были стянуты в тугой узел. Нагнувшись, чтобы обнять ее, я постарался не помять каскад мелких оборок вдоль застежки.