— Ты имеешь на меня право, только пока ты можешь меня удержать.
Он растерянно поглядел на нее.
II
Целый месяц они все это обсуждали. Каждый неоднократно задевал самолюбие другого, иногда оба бывали близки к слезам, и неизменно он повторял банальные фразы о ее долге, а она — столь же банальные фразы о свободе. Несмотря на это, открытие, что она в самом деле может уехать от Главной улицы, было для нее сладостно, как первая любовь. Кенникот все не давал окончательного согласия. В лучшем случае он предлагал подлежавшую огласке версию, «что она уезжает ненадолго, желая познакомиться с жизнью восточных штатов в военное время».
Она выехала в Вашингтон в октябре, перед самым концом войны.
Вашингтон она выбрала потому, что он пугал ее меньше чем шумный Нью-Йорк, потому, что она надеялась найти здесь тихие улицы, где Хью мог бы играть, и потому, что в напряженной военной обстановке, требующей тысяч временных служащих, она могла бы найти случай вступить в мир канцелярий и контор.
Хью должен был отправиться вместе с ней, несмотря на плач и бесконечные причитания тетушки Бесси.
Кэрол приходило в голову, что на Востоке она может встретить Эрика, но это была мимолетная, быстро забытая мысль.
III
Последнее, что она видела на платформе станции, был Кенникот, который добросовестно махал ей рукой. На лице его отражалась такая растерянность и тоска, что он не мог улыбаться и только кривил губы. Она махала ему с площадки вагона, а когда он наконец исчез из виду, готова была спрыгнуть на полотно и побежать к нему обратно. Она думала о тысяче знаков внимания, которых она не успела ему оказать.
Она получила свободу, но эта свобода была пуста. Величайший момент в ее жизни оказался наиболее тягостным, тоскливым, но все-таки прекрасным, ибо вместо того чтобы скользить вниз, ей предстояло взбираться куда-то вверх.
«Я бы не могла этого сделать, если бы не доброта Уила, если бы он не дал мне денег». Но в следующий миг эту мысль вытеснила другая: «А многие ли женщины, имея деньги, сидели бы дома?»
Хью захныкал:
— Мама, мне скучно! — Он сидел рядом с ней на красном плюшевом диване, живой, трехлетний мальчуган. — Мне надоело играть в поезд. Давай играть во что-нибудь другое. Пойдем в гости к тете Богарт!
— Ну нет! Разве ты любишь миссис Богарт?
— Да. Она угощает меня пряничками и рассказывает про боженьку. Ты никогда не говоришь мне про боженьку. Почему ты никогда не рассказываешь мне про боженьку? Тетя Богарт говорит, что я стану проповедником. Можно мне быть проповедником?
— О, пожалуйста, подожди бунтовать, пока не перестанет бунтовать мое поколение.