— Как это понимать, черт возьми?
— Мы думали, она тебе нужна, папочка, — сказала Джуни.
— На что она мне нужна? Я что, домушник?
— Слуховые окна, — сказала Джуни, — сетки…
Я повернулся к Кристине.
— Неужели я разговаривал во сне?
— Нет, — сказала Кристина, — во сне ты не разговаривал.
Джуни заплакала.
— Выгребать листья из желобов, — сказал Ронни. Оба мальчика смотрели на меня с укором.
— Согласись, подарок весьма необычный, — сказал я Кристине.
— О господи! — вздохнула она. — Пошли, ребятки, пошли. — И стала подгонять их к веранде.
Я провозился во дворе до полной темноты. Окно во втором этаже засветилось. Джуни все плакала, и Кристина убаюкивала ее песней. Потом она затихла. Я подождал, пока зажегся свет в нашей спальне, и минут через пять после этого поднялся к Кристине. Она сидела перед зеркалом в ночной рубашке, и из глаз ее капали слезы.
— Ты хоть попробуй понять, — сказал я.
— Не могу. Они столько времени копили деньги, чтобы купить тебе эту злосчастную махину.
— Ты не знаешь, как я измучился.
— Если б ты испытал все муки ада, я тебе и то не простила бы. Такое поведение никакими муками не оправдать. Они целую неделю прятали ее в гараже. Они такие милые…
— Я последнее время сам не свой, — сказал я.
— Знаю, можешь мне этого не говорить. Я каждое утро молила бога, поскорее бы ты уехал, а по вечерам страшилась твоего возвращения.
— Неужели уж до того было скверно?
— Было просто ужасно, — сказала она. — Ты кричал на детей, со мной разговаривал безобразно, грубил знакомым, а за спиной говорил про них гадости. Свинство, вот что это такое.
— Хочешь, чтобы я ушел?
— Боже мой, и ты еще спрашиваешь! Я бы хоть вздохнула свободно.
— А как же дети?
— Спроси моего поверенного.
— Ну, тогда я пойду.
Я двинулся по коридору в чулан, где у нас хранится всякое дорожное добро. Вытащив свой чемодан, я обнаружил, что щенок, собственность моих детей, оторвал кожаную обшивку по краю крышки. В поисках другого чемодана я свалил всю стопку себе на голову. Тогда я понес свой чемодан с оторванным краем в спальню.
— Вот, полюбуйся, Кристина, — сказал я. — Щенок отгрыз обшивку у моего чемодана.
Она даже не посмотрела в мою сторону.
— Десять лет, — заорал я, — десять лет я убивал на это хозяйство по двадцать тысяч в год, а когда нужно ехать, у меня даже чемодана приличного нет. У всех есть чемоданы. Даже у кошки есть премиленький дорожный мешок. — Я рывком выдвинул ящик с рубашками, чистых рубашек было только четыре. Вот! — продолжал я орать. — Рубашек на неделю и то не хватит! — Потом собрал кое-какие мелочи, нахлобучил шляпу и вышел из дому. Подумал было взять машину и пошел в гараж взглянуть на нее, но вдруг увидел дощечку «Продается», которая висела на доме давным-давно, когда мы его купили. Я стер с дощечки грязь, нашел гвоздь и камень и, обойдя вокруг дома, прибил дощечку «Продается» к клену у парадного крыльца. А потом пошел на станцию. До нее около мили. Длинная кожаная полоска волочилась за мной по земле, я остановился и попробовал отодрать ее, но ничего не вышло. На станции я узнал, что поезд будет только в четыре часа утра, и решил ждать. Сел на чемодан и прождал пять минут. Потом зашагал домой. На полдороге я увидел Кристину, она шла мне навстречу в свитере, юбке и спортивных туфлях первое, что попалось под руку, лишь бы поскорее, — и мы вместе вернулись домой и легли спать.