Глава 2. Ловушка на охотника
Франческа
Я знала, что легко не отделаюсь. Поняла еще с первого взгляда на его лицо. Когда мы стояли в приемной зале, а отец не дал сказать и слова.
Сначала я даже не испугалась. Сначала была злость оттого, что отец не стал меня слушать — я так мечтала всю дорогу домой, как он прикажет повесить убийцу Лоренцо, репетировала свою речь, а отец просто велел мне заткнуться.
Страх пришел позже, когда он повысил голос. Все в Кастелло ди Нава знают: если уж герцог начал орать — быть беде.
Никогда не видела его в такой ярости.
Скверное предчувствие оправдалось с лихвой — он выдрал меня плетью. Да так, что несколько дней я не могла ходить. Даже сидеть не могла, только лежать на животе.
Обычно он порет меня розгами или ставит на горох. Это тоже довольно больно, но не идет ни в какое сравнение. К тому же раньше наказания удавалось хранить в тайне. В этот раз я кричала так, что почти сорвала голос. Кажется, весь замок в курсе подробностей моего побега, возвращения и последующей расправы.
Это так унизительно, что у меня просто нет слов. И слуги, еще вчера ходившие перед госпожой на цыпочках, сегодня ухмыляются мне в лицо.
Сплетники! Мерзкие сплетники!
Я хочу спрятаться, уйти от мира, закрыться и не выходить из своих покоев. Пусть болтают, что вздумают, у меня нет желания бороться с этим.
Но я — Франческа Рино. У меня есть обязанности.
Поэтому я задираю нос и хожу с видом наследной принцессы, втрое строже обычного спрашиваю со слуг за их работу по дому и раздаю наказания направо и налево. А если ловлю кого за пересудами, с милой улыбкой назначаю сплетнику порку.
Пусть попробует того же «лекарства».
Я не позволю другим видеть себя раздавленной, рыдающей и несчастной. По моему виду не скажешь, что меня заботят досужие пересуды черни. Когда Бьянка спросила, правда ли, что меня якобы выпороли кнутом на конюшне, я улыбнулась. И только боги знают, чего мне стоила эта улыбка.
— Что ты, мы с отцом просто слегка поспорили.
Днем так много дел, что нет времени себя жалеть. Я плачу ночью, в подушку, сжимая кулаки от ненависти, вспоминая отвратительные перешептывания и сальные улыбочки слуг.
Мой побег не встречает понимания ни у домачадцев, ни у подруг.
— Совсем отец распустил, греховодницу! И когда только успели? Вот уж верно говорят — «Опасайся молчащей собаки», — выговаривает мне старенькая кормилица, обмывая кровавые раны, оставленные плетью. — У-у-у, правильно отец тебя выпорол, жаль, мало. Надо было и щенка Ваноччи, бесстыжего, да не плетью, а кнутом. Хорошо, сеньор маг ему шею свернул.