— О чем ты, Роза? — больно слышать, как она честит моего мертвого мужа. — Это же Лоренцо. Наш Лоренцо!
Весной она относилась к нему совсем иначе. Улыбалась ласково, отчего ее похожее на печеное яблоко лицо покрывалось сотнями лучистых добрых морщинок, и все сетовала, что мальчик такой худой, норовила сунуть кусок чиабатты с сыром.
От воспоминаний старенькая Роза сердится еще больше:
— Гнать надо таких из приличного дома! Сеньор Рино его привечал, а тот… И жил никчемушно, и помер подло.
— Замолчи!
Да, может, мой избранник не мог похвастаться знатностью — внебрачный сын купеческой дочки и мелкого аристократа, сам — ученик живописца. Но никто и никогда не любил меня так, как он. Я знала: он сделает все, чтобы я была счастлива.
Говорят, так всегда: один любит, второй лишь позволяет себя любить. Мне нравилось быть для Лоренцо единственной.
Но, клянусь богами-Хранителями, клянусь прахом матери и всем, что мне дорого, я не хотела только брать, о нет! Я тоже любила Лоренцо. Может, не так страстно, но любила. И я была бы ему хорошей женой — заботливой и послушной.
Бьянка Фальцоне — моя лучшая подруга — только хихикает и все спрашивает — ну как оно? С мужчиной?
— Выйдешь замуж — узнаешь, — отвечаю я.
Хочешь, чтобы знало все Рино, — расскажи Бьянке.
— Ну пожа-а-а-алуйста, Фран, — канючит она. — Правду говорят, что ничего слаще нет на свете?
Я вспоминаю свою неловкую первую ночь в придорожном трактире. Мы раздевались в темноте, на ощупь, чтобы лечь в одну кровать, а потом муж подвинулся ближе. Я испугалась, но отступать было поздно, обряд свершился еще на рассвете, Лоренцо был в своем праве. Помню стыд, когда мужские руки впервые обняли меня и нас разделяла лишь тонкая ткань ночной рубашки. Я не знала, что положено делать, поэтому не шевелилась, пока он все целовал и целовал меня. В комнате было душно и пахло подгнившим деревом. Помню, как кололись усы, как чужие руки мяли и тискали мое тело, помню странное томление в животе, а потом он задрал на мне рубашку и взгромоздился сверху. Было больно, я сначала терпела, а после хныкала.
Все закончилось как-то бестолково, но хорошо, что быстро, и я разревелась у него на плече, сама не понимая отчего. Лоренцо перепугался, пытался утешить, захлебывался извинениями, а я почувствовала к нему удивительную нежность, когда он поцелуями осушал мои слезы и бормотал что-то тихо и виновато. Мы уснули в обнимку, но последующие две ночи муж так и не решился притронуться ко мне. Я тоже не предлагала.
— Мед точно слаще.
Глупые, бестактные вопросы, но как можно сердиться на Бьянку? У нее доброе сердце, хоть и язык без костей.