Мне нечего стыдиться.
Рассказываю лишь факты, не пытаясь обвинять своего хозяина. Злословить за спиной того, от кого во всем зависишь, — презренная, рабская привычка, я не унижу ни Элвина, ни себя подобными жалобами.
Охлажденное игристое вино в бокалах на тонкой вытянутой ножке и две грозди винограда — белого и красного. Мы сидим на диване и беседуем, а за стеклянной стеной рядом — зимний сад.
Действительно зимний…
Буйство тропических растений — пальмы, лианы, папоротники в два человеческих роста, деревья с толстыми, мясистыми листьями, низкий стелющийся по земле кустарник, усыпанный крупными голубыми цветами…
И все это великолепие — из снега и льда.
Красиво. И очень, очень холодно. Даже от взгляда на стеклянную стену мороз пробирает.
— Когда-то это был настоящий лес, — поясняет княгиня, проследив направление моего взгляда. — Мне захотелось сохранить его навсегда таким.
Я вздрагиваю, а она успокаивающе похлопывает меня по руке ледяными пальцами:
— Не переживай, девочка. Он и сейчас жив, лишь полностью переродился. Растет, плодоносит и цветет. Затем мы и здесь.
Она допивает вино.
— Возьми корзину и плащ. Не снимай его, если не хочешь остаться там навсегда.
Я спешно накидываю протянутый ею плащ — суконный, теплый, подбитый по краю вытертым лисьим мехом.
Наверное, он заклят, потому что, когда мы входим в зимний сад, я не чувствую ни малейшего холода. Даже пар не выходит изо рта.
— Вон там, — княгиня кивает в угол сада, где стоит ледяная скульптура юноши, вскинувшего руки в жесте то ли защиты, то ли мольбы. — Гай был таким милым мальчиком. Очень жаль, что он не послушал меня, когда я говорила про плащ.
Мне становится жутко. Вцепляюсь в край накидки так, что теперь даже богам не под силу разлучить меня с этой тряпкой.
— Снегоцветы, — Иса задумчиво срезает с кустарника голубой цветок. Он и вправду живой — под тонкой льдистой кожицей переливается опалесцирующий свет. — Еще одна традиция — я дарю их гостям по случаю нового года. На счастье.
Мы медленно движемся по дорожке. Княгиня срезает цветок за цветком и кладет в корзину в моих руках, продолжая свои расспросы.
— Тебе нравится быть собственностью Элвина?
— Нет, — в моем голосе нет той уверенности, которую я хотела бы ощущать. — Кому понравится быть рабыней?
— Тебе били рабскую татуировку?
— Нет.
Впервые слышу про такие татуировки.
— Тогда ты не рабыня, — голос правительницы мягок, как лебяжий пух. — И не фамильяр. Элвин плохо разбирается в законах, девочка. Для таких, как ты, есть название. Ты — вассал долга, откуп.
— Как?
— Откуп. Господин расплатился тобою за услугу, и ты перешла к другому повелителю. У вассала долга куда меньше привилегий, чем у полноправного жителя домена, но ты не рабыня.