От близости Франчески и неотвратимости прощания в груди что-то мучительно заныло.
— «Он думал». Тебе никогда не приходило в голову, что можно просто спросить, чего я хочу?
Понятия не имею, зачем ей сдался этот странный ритуал, но когда женщине попадает шлея под хвост, спорить с ней — последнее дело.
— Ты хочешь, чтобы я снял ошейник?
— Нет! — выпалила она с видом одновременно злорадным и негодующим. Вот не знаю, как у нее получилось уместить две такие сложные эмоции в одном коротком «Нет».
Я мысленно обругал себя слепым идиотом. Как можно было упустить очевидное?
Что же, надеюсь, вечная молодость — побочный эффект артефакта, хоть отчасти спишет мой долг сеньорите.
— Понимаю. Я дам зарок никогда не пользоваться его силой. И помогу тебе вернуться в человеческий мир. Деньги — не проблема…
— Кто тебе сказал, что я хочу возвращаться?
Где-то в душе трепыхнулась отчаянная надежда, но я, стиснув зубы, придушил ее.
К Черной! Если я — калека, это не значит, что я позволю себя жалеть. Пусть сеньорита ищет другой объект для благодеяний!
Только мысль, что сегодня, сейчас она уйдет и мы вряд ли увидимся снова, удержала от издевки.
Я не хотел, чтобы мы так расстались, и я был ей должен. Поэтому, проглотив вертевшееся на языке оскорбление, спросил:
— Почему?! Разве не это было твоей самой большой мечтой все эти годы?
Она как-то разом перестала сердиться. Даже отступила на полшага.
— Раньше — да… давно, — донесся до меня ее голос. Теперь в нем не было гнева, только задумчивость. — Может, я все еще выгляжу на шестнадцать, но мне двадцать шесть, Элвин. Я повзрослела. Ты когда-то сказал, что я завидую твоей свободе. Я тогда возмутилась, а ты был прав. Я всегда хотела решать сама. И всегда казалось, что кто-то давит. Отец. Окружение. Потом — ты. И только когда ты уехал, и казалось, что навсегда, я поняла, что свобода не извне. Она — внутри. Ее никто не может забрать. И подарить тоже. Ошейник не помешал мне добиться всего, чего я хотела. И все, что важно для меня, находится на Изнанке…
Весельчак Гайлс хорошо знал, что нет ничего мучительней и слаще надежды, недаром одной из его любимых игр было дарить и отнимать ее снова и снова.
— Сеньорита, ну что за бред вы несете? Кто сказал, что обязательно покидать Изнанку, покинув мой дом?
— Ты хочешь, чтобы я ушла? — прямо спросила Франческа.
— Не хочу! — это вырвалось прежде, чем я успел осмыслить и осознать вопрос.
— Хорошо, — она закусила губу. Бросила на меня короткий отчаянный взгляд. Снова прошлась по комнате. Нервный стук ее каблучков по паркету прозвучал как удары судебного молотка перед оглашением приговора.