Я кивнул. Кому и знать, как не ей.
— Не хочу, чтобы это звучало как попытка откупиться, просто знай, что я считаю себя твоим должником… ты вправе потребовать любую услугу.
У зарока был горький привкус бессилия. Теперь я мог так мало, что обещание, должно быть, прозвучало как издевательство.
Я хотел, мучительно хотел сказать ей что-то важное. Как люблю ее. Как счастлив был с ней рядом в ту короткую, пролетевшую в одно мгновение зиму и как тошно мне чувствовать себя мерзавцем, сломавшим ей жизнь…
— Послушай… а, проклятье! Никогда не умел просить прощения. Я — сволочь, знаю. И поступил с тобой подло. Если ты не захочешь меня видеть, я пойму…
Это прозвучало… беспомощно. Я не Джанис и ни гриска не умею говорить правильных проникновенных слов.
Франческа покачала головой, попыталась что-то сказать, но я продолжил:
— Прошлого не исправить. Но в моих силах сделать хотя бы то, что я должен был сделать давным-давно.
И, выдохнув сквозь зубы, начал зачитывать клятву, отрекаясь от всех прав на женщину рядом. Чем дальше, тем тяжелее давались слова. Каждое было как неподъемный камень.
Да, мне будет тяжело без Франчески, но я справлюсь. Встать, получив от жизни по морде, всегда непросто — чем не цель на ближайшие годы?
Я знал: сеньорита милосердна и любит жалеть убогих. Сейчас можно было бы надавить на эту жалость, упросить Франческу остаться, достигнув подлого компромисса со своей совестью и чувством справедливости. Но поступив подобным образом, я бы никогда не смог снова уважать себя.
Есть ли что-то унизительнее осознания, что женщина, которую ты любишь, находится рядом из жалости?
Ладонь опустилась на мои губы.
— Подожди! Зачем это?
Я втянул еле уловимый аромат жасмина и меда от ее запястья, слегка коснулся губами пальцев, потом отвел руку в сторону.
— И как я, по-твоему, должен отвечать, когда мне заткнули рот?
— Зачем? — повторила она. В серых глазах светилась неподдельная тревога.
— Ты ведь уже догадалась. Собираюсь снять ошейник.
— Ах так! — она вскочила, на секунду так живо напомнив ту самую, прежнюю, яростную Франческу. — Он собирается снять! Как это в твоем духе! Снова решить все в одиночку и поставить меня перед фактом.
Я моргал, огорошенный этой вспышкой.
— Я думал, ты хочешь свободы.
Наверное, со стороны мы выглядели забавно. Она наступала, нависала надо мной, возмущенно сверкая глазами. Это было не столько страшно, сколько очаровательно. Гнев необычайно красил сеньориту.
Близко. Так близко она не подходила ко мне целую вечность.
Я заглянул в сердитые серые глаза, снова вдохнул запах жасмина. Мучительно захотелось провести ладонью по ее щеке, вынуть шпильки — почему она все время крутит эти вдовьи пучки? Распустить волосы, зарыться в них лицом. Снова, как тогда, жизнь назад, когда я еще не успел все испортить, целовать сладкие губы и чувствовать, как она отвечает мне…