Воин выдохнул еще один обережный заговор, самый сильный из тех, какие знал. От этого заговора у него даже зарябило в глазах, и ему самому показалось, будто земля разверзается под ногами и теперь неведомо, кто из них двоих переметный покойник, прикинувшийся живым.
Брога тряхнул головой, пргоняя морок. Оба остались стоять на месте, и тогда воин осмелился и прямо спросил:
— Ты ли, княжич? Ответь пред оком Дажьбожьим.
Кто бы ни был перед ним, теперь уж обязан был ответить начистоту.
Тогда град растаял в лучах ока Даждьбожьего, и княжич, взглянув на воина, догадался наконец, что тому сделалось страшно.
Воин с детства знал сына князя-воеводы Хорога, ждал его возвращения из далеких, изобильных чудесами земель, и обрадовался, увидев его, так, как умеют радоваться только малые дети и собаки. Но теперь он видел или чуял, как собака, того второго, кто родился в самом Стимаре, пока Туров княжич жил в золотой клетке, повешенной посреди Царьграда на вечно плодоносящее древо. Глаза того второго были повернуты внутрь зрачками — вот чего так испугался воин. Он подумал, что второй вошел в княжича на чужой земле, стиснул руками его душу и теперь, пятясь, пришел на северскую землю, чтобы продать схваченную живую душу подороже.
— И говорю ныне не так, как северцы? Верно, Брога? — воспросил княжич, пережидая с прямым ответом, чему также научился в Царьграде.
— И говоришь не так, — кивнул воин. — Будто камешек гладкий под языком держишь.
— Так ведь и собака, если с неделю на чужом дворе костей погрызет, потом месяц-другой у себя дома на чужой лад брешет, верно?
— Верно, — качнув головой, признал Брога.
Воины, возвращавшиеся по осени с Дикого Поля, потом до самых зимних братчин пришепетывали. В их голосах посвистывали степные ветры и слышался отдаленный клекот стервятников.
— И не хром теперь, каким уродился, так?
— Верно, княжич, больше не припадаешь ты на левую ногу, — подтвердил Брога, немного ободряясь таким разговором.
— Лекари добрые были, верь — не верь, Брога, — ответил княжич и соврал, применив одну из сказок, что завозили на своих лодьях ромеи: — Добывают они в дальних горах помет птицы Семург. Вот и распарили мне ногу в горшке с таким пометом, а потом растянули роговым луком вместо тетивы. Что еще не так, Брога?
— Все бы так, да смотришь не так, княжич, — сказал воин, все еще с опаской выдерживая взгляд старшего побратима. — Будто видишь при мне свое, потаенное… а не говоришь.
— Нечисти во мне страшишься? Сомневаешься, не блазно ли в себе принес?
— Сомневаюсь, княжич. — Брога глубоко вздохнул и крепко уперся ногами в землю. — Уже все слово на тебя перевел, какому старыми учен.