, как его потом убеждали во дворце силенциарии, хранители тишины.
Ибо при крещении язычника во Христа преемник апостолов изрекает иные слова — слова не от града земного, а от Царства Небесного, где воистину нет межей и не нужны крепкие стены.
И даже добрый отец Адриан, назначенный ему в духовники самим василевсом, верно был кем-то обманут и не замечал, поднимая свою добрую, как теплый хлеб, руку для благословения, что из-под его руки от княжича отходит в сумрак колоннады звериная тень, пережидая опасность.
А тот, кто опередил отца Адриана, сильной рукой погрузив северского княжича в воду, вовсе не был иереем, потому что, как и зверь в сумраке, скрывал свое лицо.
Он-то и отдал свою лишнюю тень северскому княжичу.
Из этой-то тени в свой час и поднялся на глазах Туровых родичей страшный волкодлак.
Стало нельзя умирать княжичу в чужой земле.
Жизнь его теперь не могла кончиться до последнего возвращения к началу долгой дороги, до принятия истинного крещения и до того дня, когда будет отрублена у того черного человека его сильная рука уже не по корень мизинца, а по самое плечо.
Тогда княжич собрал свои последние силы и потянулся на свет из чужой утробы-земли.
Теперь только мудрость старого Богита могла спасти его, но Богита не было среди живых.
Оставалась на спасение только сила отца.
Княжич растолкал головой землю и поспешил вздохнуть, боясь, что чья-нибудь меткая вятская рука сразу залепит землею рот.
И глянув из дома-ямы в темнеющие небеса, он крикнул:
— Отец!
И в тот же миг увидел падающий на него огромный комок, за которым, как за зловещей хвостатой звездою, один раз в моровое поветрие возвращавшейся на небеса, развевался такой же седой хвост.
То падала в дом предка-Переслава голова седого князя Переславича, срубленная с плеч.
Посчастливилось Стимару не втретиться, не стукнуться лбом с головой Переславича. Упала она неподалеку, завертелась волчком навстречу и замерла рядом, в упор глядя на княжича своими творожными глазами. Только больше ничего не сказала.
Вслед за обильной вятской землей, на которую упала сверху голова мудрого князя, принялись валиться в дом своего предка и прочие Переславичи, поливая землю своею кровью. Падали они то целиком, нанизанные на копья, то нарубленные по частям. Стала тяжелеть удобренная их кровью и плотью земля, объявшая северского княжича, стала содрогаться, впитывая в себя вместе с кровью стук орошающих ее этой кровью сердец, и так тяжко сдавила княжичу грудь, что и вовсе потемнело у него в глазах, будто тот долгий день окончательно погрузился в ночную утробу.