— Останови их, отец, — попросил князя Стимар. — Только злые волки режут овец, не съедая.
Князь оглянулся с коня, обронил на сына темную молнию взгляда. Мало показалось ему той молнии, раньше вполне достаточной для его княжеской власти посреди Поля. Он неторопливо спустился с седла, подошел к сыну и оказался ростом вровень с ним. Изумился сын. Изумился и отец. Власть его и былая сила стали растекаться по его сыновьям.
Но князь не показал вида, что, раз уж стал он вровень даже с последышем, то, значит, тронулся к нему навстречу час его заката. Он крепко взял княжича за плечи и повернул лицом к заре.
— Света еще много, на нынешний день хватит, — сурово изрек он. — Видно, что многой мудрости ты набрался в Царьграде — по самое темя, — добавил князь, сводя брови и пристальней вглядываясь в своего третьего сына. — Мудрость — как вода на мерзлой реке. Долго лунку бить, коли лед до самого дна и во льду уже сомы застыли. Так и глаза твои ныне. Долго в них лунку бить надо, чтобы до живой воды добраться. Такова ромейская мудрость.
— Зачем же меня ромеям отдавал, отец? — вопросил княжич.
— Много мудрости в тебе, да только нашей, северской, покамест не хватает, — усмехнулся в серебряные усы князь-воевода. — Кроме того льда не будет у северцев обороны от ромейской мудрости. Провижу далеко. Дальше старого Богита. Он не доходил до тех пределов-межей, за которые переступал я. Вот за старого Богита да за то, что тебя хуже, чем убить — прибрать к своей силе инородцы обманом хотели, — за то они виру положат ту, что им сам назначу. Станешь князем в свой черед — будешь виру свою назначать. А ныне пока мой день не кончился.
— Верно. Твой день, отец, — кивнул-поклонился князю Стимар, — а мой еще не наступил. Мудрости мне одной теперь хватает — помнить, что по первой дороге отправил ты меня против моей воли, а вторую дорогу на Царьград должен от наших межей проложить ныне я сам, по своей воле. Должен я вернуться в Царьград и очистить свою кровь там, где ее испортили. Старый Богит рек правду и опасался не зря. Нет пока на нашей земле такого крепкого слова, чтобы очистить им кровь.
Князь Хорог нахмурился тучей бровей, заглянул сначала на самое дно глаз своего сына, а потом, легко приподняв и переставив его в сторону, точно колоду, пригляделся к его тени, что по последним, самым низким лучам Солнца тянулась с холма до самого леса.
— Видал я всяких волков. И серых, и дымом темнее, — сказал князь. — И о четырех ногах, и о двух. Видал, как ходят они — и стаей, и бирюком в одиночку. Знаю, чем пахнет их след. Кровью, свернувшейся, как молоко. Знаю, как тянут они свою тропу. Как огонь по сухой траве. Никогда прямо по ветру. Всегда наискосок. Всегда чуть стороною. Я знаю, чем пахнет их шерсть. Золой чертополоха… Я не был в граде после. Спешил тебя выручать. Здесь, за нашими межами, скажи мне, кто первый назвал тебя