Наконец на дорожке раздались быстрые шаги.
– Мари? – бросился Франц вперед, воспрянув духом.
– Эй, а ты тут еще зачем?!
Давид был разозлен. Мальчики подошли друг к другу вплотную.
– Проваливай! – Давид толкнул Франца в грудь.
– Как бы не так! – заупрямился тот. – Чего это т-ты сюда притащился?
– Надо, вот и притащился.
– Нет уж, не н-надо. Кому ты нужен! Уходи.
– Сам уходи. Она меня позвала, а не тебя, – набычился Давид. Франц оторопел:
– Меня… К-как это не меня?
Давид толкнул его сильнее:
– Не ври. Уходи лучше по-доброму.
– А то что?
– Вот что!
От толчка Франц отлетел к серому надгробию. Он не ощутил ни боли, ни удивления и даже не заметил, как вскочил на ноги. Быстрее, чем щелчок пальцев – вот сколько времени это заняло. Чувство, захлестнувшее его, было незнакомым, острым, с прохладным привкусом металла на языке. Все вокруг посветлело и растаяло, оставив в поле зрения только Давида, страх и застенчивость без осадка растворились в кристально-прозрачной кислоте первой ярости.
Они набросились друг на друга, точно два волчонка, рычащие и почти ощетинившиеся. Неумелость ударов с лихвой покрывала их лихорадочное, бестолковое количество, Давид и Франц колошматили друг друга бездумно, ожесточенно, даже воодушевленно. Бить и уворачиваться одновременно не получалось. Так что, потеряв равновесие, оба рухнули на тропинку и, сцепившись, покатились в пыли. Изловчившись, Давид так приложил Франца затылком о камень, что у того клацнули зубы. Но в следующий миг он уже оказался сверху, пытаясь оседлать соперника и придавить к земле. Давид не сдавался, мир снова перевернулся, еще, еще раз. Белая искрящаяся тьма вокруг вертелась, напоминая детскую юлу, предмет, навсегда ускользающий для них в прошлое. Борясь, они не издавали звуков, кроме сопенья и шипения, и ни один не собирался просить пощады.
Но силы были не равны. Более рослый и крепкий Давид все чаще оказывался поверх Франца, и его удары отзывались все ощутимее. На последнем издыхании Франц отшвырнул его прочь (раздался треск ткани), вскочил и бросился бежать, петляя между могил по-заячьи. Он слышал топот ног своего преследователя, все приближающийся, и принялся перескакивать через надгробные плиты, вместо того, чтобы обегать. За спиной раздался вскрик, глухой шум падения, и все стихло. Промчавшись по инерции еще с десяток метров, мальчик спрятался за угол склепа. Он пытался прислушаться, но слышал только собственное хриплое, стиснутое ребрами дыхание.
Постепенно он приходил в себя. Пелена, застилавшая глаза, истончалась, холодный металл во рту превращался в ржавчину крови. Засунув в рот палец, Франц убедился: так и есть, внутренняя поверхность щеки раскроилась о зубы. Уцепившись за выступ склепа, мальчик встал на гудящие от драки и бега ноги и осмотрелся. Давида нигде не было.