Кричевский оголил саблю и, скомандовав отряду «Вперед!», ринулся в бой. Они ворвались в гущу нестройных татарских рядов, отбили своих братьев и погнали врагов к реке.
И вот когда исход битвы был уже предрешен, Кричевский заметил, как один из его жовниров замахнулся на Хмельницкого саблей. «Хмель, берегись!» – только и успел прокричать полковник, но клинок уже опустился на шею Богдана.
* * *
И все же он успел немного уклониться. Смягчила удар и предусмотрительно надетая кольчуга. Сабля почти прорубила ее мелкие кольца, оставив невредимыми несколько железных звеньев, защитивших шею сотника.
– Ах ты ж, падлюка! Держите, хлопцы, этого Иуду! Только не рубите, надо еще узнать, кто его надоумил на такое злодейство! – приказал Кричевский подоспевшим казакам. Сам же он едва успел подхватить падающего с коня кума, не дав ему на всем скаку удариться о землю.
Вечером в чигиринском доме Кричевского сидели за столом полковник с сотником.
– А славно у тебя, кум, солдаты сабли точат… Еще немного – и не сидел бы я сейчас с тобой, а вез бы ты мое тело в Суботов несчастным моим детям, – с кривой улыбкой на устах промолвил Богдан, рассматривая изрубленные кольца кольчуги.
– Вот мы сейчас и разберемся с этим рубакой. А ну, ведите его сюда, хлопцы! – приказал полковник.
Два реестровых казака ввели в комнату жовнира со связанными сзади руками. Несмотря на приказ Кричевского не трогать шляхтича, вид у него был жалкий: губа разбита, левый глаз затек, веко уже стало багрово-синим, да и изодранная одежда свидетельствовала, что пану досталось по ребрам от казаков.
– Как тебя звать? Кто подговорил тебя напасть на сотника? Признавайся, злодей! – грозно прорычал пан Станислав.
– Вельмошановный пан полковник, не велите казнить, – взмолился жовнир, падая на колени перед Кричевским. – Дашевский мое имя, служу у вас совсем недавно. Видит бог, не хотел я причинить вреда пану сотнику. Принял его за татарина, я же раньше не видел его в нашем полку.
– Брешешь, собака! Да как же ты мог меня принять за татарина, ежели я ехал рядом с паном полковником вас от басурман вызволять! Говори правду! – тут уже не сдержался и сам Богдан, выскочив из-за стола.
– Погоди, кум. Как, говоришь, тебя кличут, Дашевский? Не может того быть…
Словно увидев нечистого, Кричевский повернулся к католическому кресту, висевшему на стене его комнаты, и перекрестился.
– А ну-ка, хлопцы, выведите этого рубаку во двор, всыпьте ему для начала плетей, а потом заприте на три дня в холодную, пусть остынет.
Недоумевающие казаки подхватили молившего на коленях о пощаде жовнира и вытащили его из комнаты. Хмельницкий тоже не понял, почему полковник прекратил допрос. Он был уверен, что Дашевский сознательно, по чьей-то подсказке, нанес ему коварный удар.