Так случилось, что именно в тот период на корабле присутствовала довольно деятельный благотворитель — вдова успешного химика, Памела Асуго, которая путешествовала с отсталым пятнадцатилетним мальчиком, Гарри. Женщина усыновила его сразу после внезапной смерти мужа. Собственных детей у нее никогда не было, но всегда мечтая, она наконец-то нашла источник вдохновения своих материнских чувств и воплотила фантазии в реальность. Хотя Гарри был далеко не обычным ребенком, Памела его безумно любила. Мало разговаривая и то с большим трудом, мальчик самостоятельно явно не мог существовать. Не расставаясь со своим трансформером, Гарри то и делал, что только ел да спал, и все это при исключительной и самоотверженной поддержки Памелы. Одним словом, Гарри был отрешенным, замкнутым и асоциальным ребенком. Как ни странно, но именно таким он привлек к себе внимание доброй Моны, которая тут же нашла с ним общий язык, если можно так выразиться. Часто проводя время в компании Памелы и Гарри, Мона очень помогала женщине справляться с нелегкой природой мальчика. Она часто играла с ним, правда, общаясь преимущественно в форме монолога, но тем не менее, кормила его и баловала новыми игрушками. Памела в свою очередь быстро привыкла к миссис Доусон и со временем начала доверять ей настолько, что даже не боялась оставлять своего немощного приемного сына наедине с малознакомой женщиной. Мона за счет Гарри выплескивала наружу свою фанатическую любовь к детям, жалость к недееспособным и волны заботы вперемешку с состраданием к слабым. Памеле было удобно иметь своего рода правую руку в качестве доброй и самоотверженной Моны. А Гарри был просто Гарри. Короче говоря, у этой троицы были свои взаимовыгоды.
Я до сих пор довольно хорошо помню тот день. Это была смена, которая претендовала на звание одной из самых легких смен за все время работы на корабле. Все шло ровно. Посетителей было мало, и все тихие и спокойные без проблем и эксцессов. Я даже удивился. Но это было лишь затишьем перед бурей. Имея свободную минутку, около одиннадцати часов ночи мне вдруг захотелось немного пройтись, и я сам того не подозревая, видимо уже по привычке, направился к каюте 418. Должно быть, какая-то невидимая сила меня потащила тогда к ней. У меня было неплохое настроение, и я даже помню, как, поднимаясь по лестнице, я насвистывал какой-то простенький, но довольно мило звучный мотивчик. Как вдруг, только свернув в коридор, я услышал истерический рвущий душу женский крик. Без лишних раздумий я рванул к интересующей меня каюте, дверь которой оказалась открытой настежь. Настигнув цель за несколько секунд, я замер, останавливаясь в дверном проеме. В комнате находилась миссис Доусон, которая сидела на кровати, прикрыв лицо ладонями. Рядом с ней стоял один из представителей должности Utility Cleaner, он держал стакан воды и сочувствующе не отрывал глаз от плачущей Моны. С другой стороны от нее находился охранник из Security Office, он с испуганными глазами что-то поспешно записывал в тонкий черный блокнот. Возле мягкого кресла на присядках расположился врач, который медлительно копался в своей коричневого цвета медицинской сумке. У самой двери кричала и вырывалась из рук второго охранника миссис Асуго, сквозь рыдания она не переставала твердить: «Нет! Он не мог! Это не он!». В противоположной стороне от нее на полу сидел раскрасневшийся Гарри, руки его были в крови, он сжимал их возле груди и тихонечко с одинаковой периодичностью шептал: «Зачем? Зачем?». Возле него лежал окровавленный кухонный нож, за которым пристально следил помощник того же охранного отдела. По центру, окаменев в неудобной позе, с еще открытыми глазами в луже алой крови лежал труп Томаса Доусона. Вся эта жуткая картина наводила не просто страх, а самый настоящий ужас, который мигом заставил мое сердце выпрыгивать из груди, а ноги подкоситься. Немного придя в себя, я поспешил тут же покинуть ту каюту и незамеченным вернуться к своей работе, ведь по сути на том месте преступления мне нечего было делать, разве что как обычно молча наблюдать за происходящим и его героями.