Trial (трайал) – это клиническое испытание, уникальная возможность больным редкими или даже неизлечимыми формами рака войти в группу испытателей и испробовать на себе лекарства, которые другим пациентам будут доступны только через несколько лет; участие в trial не гарантирует пациенту ничего. Это просто попытка, эксперимент, если угодно, русская рулетка, где на кону – жизнь. Но все же иногда это шанс продлить жизнь даже тогда, когда все вокруг уже сказали «нет». В исследованиях принимают участие добровольцы. В ходе клинических испытаний как исследуются новые методы лечения рака, так и осуществляется комбинирование уже известных методов для облегчения симптомов и побочных эффектов лечения.
По сути, клинические исследования – одна из движущих сил в развитии знания о лечении рака. А для некоторых пациентов со сложными или неизлечимыми формами участие в исследовании – единственная возможность получить помощь благодаря новейшему, но еще не запатентованному лечению, а также помочь будущим поколениям пациентов.
Научные исследования проводят клиники по всему миру. Актуальную информацию о запланированных и проходящих на данный момент можно найти на сайте clinicaltrials.gov.
Диагноз Жанны подходит для участия в одном из исследований, которое начнется в Нью-Йорке в начале февраля следующего, 2014 года в известной на весь мир клинике Memorial Sloan Kettering. Немедленно налаживаю переписку.
Парадоксом происходящего для меня является то, что я отчетливо понимаю: в России достаточно специалистов, которые прекрасно владеют информацией о передовых методах лечения онкологических заболеваний, о проводимых в мире исследованиях, новейших технологиях и лекарствах. Они участвуют в международных конференциях и знакомы с медицинской периодикой. Знают, что «Темодал», «Авастин», облучение, предписанные Жанне, – это не единственное, что в нашей, хоть и безнадежной ситуации можно предпринять. Они знают, но по каким-то причинам не говорят об этом вслух.
Почему?
Почему ни на одной из многочисленных консультаций мне не сказали о возможностях, которые все же стоит испытать? Быть может, считали, что диагноз не оставляет надежд? Возможно. Но разве не пациент или его близкие должны принимать решение, во что верить, как действовать, в конце концов, жить или умереть? И даже если не принимать всё сказанное мной в расчет, почему никто не решается сказать прямо: «Уезжайте и ищите спасение не здесь»?
О болезни вообще и о раке в частности написано и снято много. О людях, которые с этим столкнулись, о тех, кто вышел из схватки победителем, и тех, кто проиграл. Многие ли интересуются этими вопросами до того, как произойдет беда? Можно ли быть готовым? Ведь стадии болезни, беспокойство родственников и самого онкологического больного, отчаяние, эйфория – всё это уже не раз было пройдено другими людьми, было описано и обдумано… Так почему же мы не доверяемся чужому опыту? Мы тщательно готовимся к рождению ребенка или свадьбе, но совсем не готовимся к болезни, к боли, к потере. Нам кажется, то, что мы не произносим вслух, то, о чем не позволяем себе думать, – никогда не случится. Мне кажется, что всё это – не более чем уловки играющего с нами нечестную игру подсознания: мы боимся. Мы обыкновенно трусим. Мы не хотим утруждать себя ни своими, ни тем более чужими переживаниями. А хотим прожить жизнь легко и беззаботно, не зная о боли и страданиях. Возможно, единицам это удается. Нам с Жанной – не удалось.