Что человек – и в злой своей забаве —
Лишь лучше постигает добрый путь.
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Отлично! Мне лишь только раз моргнуть…
Пари меня ничуть не беспокоит.
И если я сменю ему расклад,
Уж Вы мне не пеняйте за разврат!
Пусть жрёт он прах тогда и рожи мне
не строит,
Как тётушка почтенная моя —
Змея!
Раскланивается.
СВЕТЛОВИДОВ:
Ко Мне всегда являться можешь смело.
Тут ненависти нет к таким, как ты.
Из духов отрицанья и тщеты
Всех меньше тягость от тебя, пострела…
Пойми: ведь человеку скучен труд,
И он впадает в лень ежеминутно…
А будет бес ему – как бич, как кнут, —
И он, глядишь, займётся делом путным…
Снимает маску и балахон и вешает их на плечики, опустившиеся на лонже откуда-то сверху.
МЕФИСТОФЕЛЬ(подойдя к плечикам и взявшись за них руками):
Я рад порою видеть Старика
И не спешу с Ним доходить до ссоры.
Так мило – по-людски, не свысока —
Вести и с Сатаной переговоры!..
Внезапно лонжа с плечиками и Мефистофелем взвивается вверх и уносит его к колосникам, где он исчезает из виду.
СВЕТЛОВОДОВ(смотря ему вслед): Боже мой! Боже мой!.. И – чёрт возьми! Чёрт возьми!.. Играл я людей всяких, идобрыхизлых, но – больше злых… Как-то уж так выпадало… И умных, и глупых, но – больше глупых… Это я теперь, из старости своей, вижу. Люди смеялись и плакали, а чему они могли от меня научиться? Чему удивиться?.. Перед чем преклониться?.. Мало было такого, мало, очень мало… Если и было вообще… А так – шутом гороховым проскакал по сцене… Хиханьки-хаханьки!.. Аплодисменты посрывал и – в могилу! А захлопнется крышка – кто вспомнит над ней обо мне? Кто – помянет?.. Неужели – никто?..
Оглядывается по сторонам.
Жутко, чёрт подери… По спине мурашки забегали…
(Кричит)
Егорка! Петрушка!.. Где вы, черти?..
Снова проносится адский хохот.
Господи, что это я нечистого поминаю? Егорка!.. Петрушка!.. Ах, Боже мой!.. Брось, брось ты эти слова… Брось ты пить!.. Ведь уж стар, помирать пора… Ведь пора же, пора?
Достает из кармана небольшое зеркало и смотрится в него.
Пора! В шестьдесят восемь лет люди к заутрене ходят, к смерти готовятся, а ты… Ты!
Плюет в зеркало, потом протирает его рукавом, снова смотрит.
О Господи! Нечистые слова, пьяная рожа, этот шутовской костюм… Просто не глядел бы!.. Пойду скорее одеваться.
Идет к уборной, дергает за ручку двери, та не открывается; он дергает сильнее – никакого впечатления; Светловидов возвращается на авансцену, осматривается.
Жутко! Ведь эдак, ежели всю ночь здесь просидеть, то со страху помереть можно…
Садится на табурет, раскачивается и напевает.
Заползу я, как собака,
В угол грязный и глухой