(на ходу) Спета песня!
Рыдает.
Спета песня!..
НИКИТА ИВАНЫЧ: Василь Васильич! Батюшка мой, голубчик… Ну успокойтесь… Господи!
(Кричит)
Петрушка! Егорка!..
СВЕТЛОВИДОВ: А ведь какой талант, какая сила!.. Представить ты себе не можешь, какая дикция, сколько чувства и грации, сколько струн…
(Бьет себя в грудь)
…в этой груди!.. Задохнуться можно!..
(Оба уходят в темноту)
В луче света появляется женщина, которая разговаривает сама с собою, как сомнамбула.
ЖЕНЩИНА: Отчего люди не летают?.. Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы?.. Мне иногда кажется, что я – птица…
СВЕТЛОВИДОВ(появляясь в луче света):
А птицей стать я не хотел бы,
Быть соловьём я не желаю…
Сама подумай, —
Прилетел бы,
На подоконник сел бы с краю,
И ты б сказала:
– Что за птица
На подоконнике томится,
Стучит в стекло летучим телом?
А я в стремленье неумелом
Царапал перьями стекло бы…
К чему всё это привело бы?
Ты форточку бы приоткрыла,
Влетел бы я…
– Как это мило!..
В твою ладонь упал бессильно…
Ты – к чёрту выгнала бы кошку,
Подумала,
Поймала мошку,
Схватила булочную крошку
И в клюв мне всунула насильно,
И дОсыта бы накормила,
И, повторив:
– Как это мило! —
Поцеловала бы губами…
Так мы становимся рабами.
…Я никогда не буду птицей!
Пропадает в темноте.
ЖЕНЩИНА: А мне иногда кажется, что я – птица… Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь… Вот так бы разбежалась, подняла руки и – полетела! Попробовать нешто теперь?.. Какая я была резвая!.. Такая ли я была!.. Я жила, ни об чём не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала. Что хочу, бывало, то и делаю… Встану я, бывало, рано… Если – летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собою водицы и все-все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много… Потом – пойдём с маменькой в церковь: все, и странницы (у нас полон дом был странниц да богомолок). А придём из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы – станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют… Так до обеда время и пройдёт. Тут старухи уснуть лягут, а я пО саду гуляю… Потом – к вечерне, а вечером опять рассказы да пение… Таково хорошо было!.. И дО смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно – как всё это в одну секунду было. А то, бывало, – ночью встану (у нас тоже везде лампадки горели) да где-нибудь в уголке и молюсь до утра… Или – рано утром – в сад уйду, ещё только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чём молюсь и о чём плачу… Так меня и найдут. И об чём я молилась тогда, чего просила – не знаю: ничего мне не надобно, всего у меня было довольно… Я – умру скоро… Я знаю, что умру… Быть греху какому-нибудь! Такой на меня страх, такой-то на меня страх! Точно я стою над пропастью, и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не за что… Ах, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой ни делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, что я – другова люблю!..