«Да она тоже… краденая», — со странной неприязнью, быстро сменившей начавшую было зарождаться жалость, подумал я. Словно настоящую мою тещу подменили, а вместо нее подсунули зловредную каргу, которая только и могла, что медленно, но уверенно сживать меня со свету.
«А какая у краденой тещи может быть дочка? — продолжал я свои рассуждения. — Тоже краденая. Все они… краденые».
На смену раздражению и презрению мне закралась, словно чужая, со стороны, мысль: все же они счастливее нас. Эти люди, всю жизнь до болезненной ломоты гнувшие спины, часто не имевшие ничего сверх самого необходимого, не смевшие оторвать глаз от земли и повысить голос, обладали одной неоспоримой привилегией — они были лишены тяжести выбора. Необходимость подчиняться была надежно вбита в геном, привычка перекладывать на старшего брата непосильный груз принятия решений казалась спасательным кругом в этом страшном, клокочущем вокруг океане жизни. А потом все изменилось в одночасье. Теперь от каждого жизнь требует решений, требует отрывать пятую точку от дивана, а мозги от привычной мысленной жвачки. Далеко не каждому это по силам и по вкусу, и в бессильной ярости они брызжут слюной и скрежещут зубами, проклиная тех, кого считают виновниками этих потрясений. «Рабы, — подумал я, снова отдаваясь на волю недавнему раздражению, — как были рабами, так ими и остались».
Этими мыслями я пытался оправдать то, что утаил о случившемся. Молчание мое представлялось мне ужасным деянием, чудовищным обманом близкого человека, обманом в самом важном, самом сокровенном.
«Они-то все рабы, а я сам?…»
Я сидел неподвижно в кресле и ждал — наказания за глупый и бесполезный шаг, который совершил, повинуясь общественному инстинкту, надеясь на человеческие силы, силы свои и себе подобных. Наказания за то, что пошел в полицию, где сидели такие же люди, которые не могли прыгнуть выше головы, и к тому же, были коррумпированы до последней клетки тела. А в этом случае как раз и требовались силы и умение сигануть выше макушки, ибо я столкнулся с чем-то из ряда вон выходящим, с чем бороться обычными методами невозможно. Оставался лишь выбор: или покориться, или быть раздавленным.
Ожил телефон, на этот раз городской. Я уже не вздрогнул от неожиданности, восприняв звонок как данность, и медленно протянул руку, ни о чем не думая и тупо глядя перед собой.
— Я предупреждал, чтобы ты никуда не ходил. Предупреждал или нет? Ничего не доходит до твоих мозгов, — холодно звенел в трубке знакомый голос. — Ты тупой, как и все. Но я помогу тебе поумнеть, подстегну тебя, чтобы ты понял, что шутить никто не собирается. Расставлю все точки над «и», чтобы подтолкнуть тебя к разумным действиям, осознанию собственной силы! Ты не забыл, кем ты должен стать? Разве ты никогда не слышал, что человек — это попытка стать богом? Так в чем дело? Попытайся, попробуй, реализуй свои способности, которые, поверь, безграничны! А ты прессуешь их жалкими мещанскими идеалами.