— А чужие? — спрашиваю я.
Слепой перегибается через стол, подбирает брошенную пачку, выуживает из нее сигарету и сует мне в рот. Щелкает зажигалкой. Я затягиваюсь.
— Никто не пройдет мимо моих соседей. Я же сказал, они не в себе. Очень болезненно относятся к нарушению границ своих участков. Вон то поле, — он кивает на расстилающуюся перед нами травяную ширь, — принадлежит одному из них. Не поверишь, для чего он его использует.
— Надо думать, для выращивания конопли, — предполагаю я. — И он, конечно же, бывший десантник, а поле по периметру заминировано. Все согласно сценарию.
— Не угадал, — вздыхает Слепой. — Он выращивает сусликов. Поле заминировано только их норами. Он больной на голову защитник живой природы.
— Сдаюсь, Слепой. Беру свои слова обратно. Насчет соседей.
— Бери и насчет чашек, — требует он. — Потому что там, в сейфе, у меня есть еще две. Можешь проверить, пока он не заперт.
— Не будь таким мелочным! — возмущаюсь я. — С моего места было видно только две.
— Тебе этого хватило, чтобы выстроить вокруг них теорию о нереальности этого места.
— Я взял свои слова обратно!
— Но не о чашках!
Смотрю на Слепого во все глаза. Он не шутит. Он абсолютно серьезен. Как это ни страшно признать.
— Я беру обратно все сказанное мною об этом месте, Слепой, — говорю я.
Он удовлетворенно кивает.
— Хорошо.
Чувствуя неловкость вместо него, отвожу глаза. Смотрю на лужицу посреди клеенки. Наверное, здесь часто идут дожди. А Слепой здесь не живет и некому отодвигать стол вглубь веранды, чтобы он не промокал.
Поймав себя на этой мысли, спохватываюсь. О чем я думаю? Какое мне дело до этого стола? Хоть бы его и вовсе смыло. Слепой затащил меня сюда не для того, чтобы хвастать своим потусторонним хозяйством. В его понимании уединенным местом для беседы может быть переполненный Кофейник, лестничная клетка или любой отрезок коридора — неважно, сколько народу будет толпиться вокруг. Но сейчас он расстарался, и даже слегка перестарался с уединением. Дает возможность задать все вопросы, какие я хотел задать? Вряд ли. Что-то подсказывает мне, старался он скорее для себя.
Сигарету пальцы удержать в состоянии, но она дотлела до фильтра, пока я не обращал на нее внимания. Кладу ее на блюдце и глубоко вдыхаю чистый, загородный воздух. Пахнущий травой. Единственное удовольствие, которое мне сейчас доступно. Я обязательно провел бы рукой по перилам веранды, по шероховатым хлопьям остатков краски. Отколупнул бы их. Подержал ладонь на нагревшихся за день досках пола. Поковырял плетеный стул, на котором сижу. Потеребил бы край свисающей со стола клеенки. На Изнанке я совершаю столько лишних движений, что наверняка всех вокруг нервирую. Я ненавижу это место, я с трудом его переношу, единственное, что примиряло меня с ним — живые руки.